Михай Бабич - Калиф-аист. Розовый сад. Рассказы

Обладание Франци Грубером ничуть не наполнило ее гордостью или удовлетворением. Она презирала своего жениха, считая его недостойной партией, и без обиняков давала ему почувствовать свое презрение. Чем легче удалось его заполучить, тем меньшую ценность представлял он в глазах Ирен. Она почти не разговаривала с ним, высказывала ему свои пожелания в краткой, приказной форме. Франци был всего лишь средством для достижения цели, а цели своей она теперь добилась.

Иногда Ирен, долгими часами не давая себе труда даже взглянуть на Франци, под вечер вдруг бросала ему:

— Проводите меня домой!

И Франци покорно бежал к себе в комнату за шляпой: в ту пору считалось немыслимым человеку господского звания выйти на улицу без шляпы, даже если путь его лежал всего лишь к соседнему дому. Франци был послушен обычаям, равно как и своей невесте. Дни его проходили под знаком покорного послушания — иначе ему бы не снести своего положения. Не следует полагать, будто он чувствовал обидной или тягостной для себя надменно-повелительную манеру Ирен. Напротив, ему было гораздо легче так — в роли механического, слепого орудия. Ирен распоряжалась им. Она диктовала Франци, когда ему прийти к ним с визитом и сколько времени пробыть, какие цветы преподнести мамаше и как вести себя с тем или иным из родичей. А родственников у Ирен был целый город. Франци ничего не приходилось самому делать или решать; он в эти дни, можно сказать, почти и не думал. Для человека, доведенного до крайнего отчаяния, это было единственно возможной линией поведения. Похожее чувство испытывает на первых порах пленник: лишившись свободы, он вместе с тем избавляется и от ответственности и целиком полагается на ход событий.

Хорошо еще, что ему не часто приходилось бывать в доме у невесты, Ирен сама отговаривала его от визитов. Мать все время прихварывала, кроме того, семья жила чересчур скудно, чтобы принимать гостей. Прислугу в доме не держали, и все трапезы проходили, как правило, на кухне, за покрытым клеенкой столом. Ирен всячески стремилась избежать неожиданного визита Франци. Да и к чему, ведь она и так по сути проводит у тетушки Илки весь день! Но на воскресенье Франци получил особо торжественное приглашение к обеду. Стол накрыли в большой комнате, из серванта было извлечено столовое серебро, а с нижних полок буфета бережно вытащен заветный фарфоровый сервиз. К обеду, разумеется, пожаловал дядя Лайош и еще два-три родственника, но не из тех, что запросто вхожи в дом, а почетные гости, украшавшие своим присутствием лишь важные семейные события.

Была приглашена и тетушка Илка, но та отговорилась, сославшись на приезд каких-то гостей из провинции. Тетушка Илка пользовалась в Гадороше привилегированным положением: к ней ходили все, а она ни к кому не ходила. К тому же, как Франци дознался от Ирен, ее мать и «мамушка» между собой не ладили. Размолвка произошла из-за карт. Прижимистая вдова никак не могла примириться с проигрышем и с тех пор порога этого благоухающего розами вертепа не переступила. Дочь, однако, она отпускала туда с охотою, видя в этом одну из возможностей пристроить ее замуж. Да и грешно было бы удерживать девушку в четырех стенах, подле вечно ноющей матери. В игре Ирен не участвовала или, во всяком случае, не проигрывала, так что с этой стороны опасность не угрожала. А хворая вдова и тетушка Илка, питая взаимную антипатию, встречались крайне редко, хотя и жили в двух шагах друг от друга. Большим событием было, когда тетушка Илка навестила Ирен во время болезни, но до семейного обеда она не снизошла.

Свое внимание к Ирен тетушка Илка выразила другим способом: она прислала букет роз настолько громадный, что он едва пролез в дверь. Служаночки, которая притащила букет, сгибаясь под его тяжестью, почти не видно было за ним. Чудовищный букет вломился в дверь враждебно, агрессивно, словно бы весь необъятный розовый сад устремился сюда, — во всяком случае, так показалось Франци. В середину букета была воткнута большущая карточка, на которой под самоличным присмотром тетушки Илки очередная гостья — деревенская барышня — намалевала крупными цветными буквами: «Молодой паре».

Этот огромный букет и надоумил Франци, что зван он не на обычный обед, а на торжество по случаю помолвки. Лишь сейчас ему вспомнились все распоряжения Ирен на этот счет — до сих пор он старался думать о них как можно меньше и только радовался, что кольца не придется покупать ему самому.

— Вы такой нерасторопный, Францика, вас запросто облапошат. А дядя Лайош как раз собирается в Шот.

Дядя Лайош возвратился из поездки в Шот, и кольца были извлечены из его кармана в самый разгар обеда — можно сказать, были поданы к жаркому. Когда они звякнули, Франци почувствовал, что бледнеет. Как осужденный, когда стражник защелкивает наручники. По счастью, у него не хватало мужества разобраться в собственных чувствах. Как и всегда в подобных ситуациях, он превратился в бездушный, бесчувственный механизм. Обливаясь потом, молча выслушал он тост дяди Лайоша, чокнулся с ним, пробормотал слова благодарности, покорно подставил матери щеку, принял пожелания счастья…

После всех этих церемоний он буквально ринулся под крылышко к Ирен, хотя для этого пришлось пройти через тяжкий искус: он вынужден был поцеловать свою невесту — при всех гостях, как обязательный аттракцион. И все же Ирен была единственным человеком, с кем можно было обменяться доверительным словом, кто мог бы наставить его в чужой обстановке, сгладить его промахи, развеять тревоги. Как ни круто Ирен с ним обращалась, все же теперь Франци принадлежал ей, как какой-нибудь суровой, раздражительной мамаше.

Она и ворчала на него, как сварливая мать на сына.

— Чего нос повесили? Держитесь веселее, остроумнее…

Легко сказать! У Франци кружилась голова, он сидел отупелый, оглушенный в этой удушливой атмосфере. Запахи пищи и сигарный дым смешивались с тяжелым ароматом огромного букета. Комната была небольшая, а народу собралось слишком много. Розы совсем раскрылись, время от времени роняя лепестки в тарелки, — близилась пора снимать урожай с плантаций…

— Надо бы проветрить, — заметил дядя Лайош, явно склонный к апоплексии. — Квартира у вас больно тесная.

С квартиры разговор опять перешел на будущую жизнь молодоженов.

— О господи, если бы я могла приютить их! — горестно воскликнула вдова. — Живу тихо, никому не мешаю, затаилась в углу, как мышка… Квартира тесная! Да как у тебя, Лайош, язык поворачивается говорить такие слова? Хватало здесь места для моего бедного Йошки, хватило бы и для Франци. Он бы по доброте своей и не прочь у нас поселиться, да вот Ирен ждет не дождется родную мать на произвол судьбы покинуть…