Михай Бабич - Калиф-аист. Розовый сад. Рассказы

Звонок раздался снова.

— Кто это может быть? — понизив голос, спросила Ирен.

— Не знаю.

— Наверное, тетушка Кати вернулась. Вы не велели ей принести молока на полдник?

Звонок предпринял новую попытку.

— Впустите ее. Я приготовлю вам полдник.

Звонок заливался непрерывными трелями.

— Это не тетушка Кати, — прошептал Франци.

В страхе перед неведомой опасностью они затаились посреди враждебно следящего за ними города, настороженно прислушиваясь к каждому шороху, словно в пещере где-нибудь посреди девственного леса. Но и друг другу они были точно так же чужды и враждебны, как звери в лесу.

Звонок не унимался.

— Что вы не встаете? — прошипела Ирен. — Надо же посмотреть, кто там.

— Не могу я встать! Я же раздет.

— Ну, так накиньте на себя что-нибудь. Я отвернусь.

Франци стыдливо выбрался из-под одеяла и набросил на плечи пиджак. Он оказался босиком: свалившись в постель от тоски, он точно так же не позаботился отыскать шлепанцы, как и ночную сорочку. Так и стоял он посреди комнаты, босой и в престранном облачении. В те поры короткого белья мужчины еще не носили; вот и на Франци болтались длинные исподники — деталь гардероба столь малопристойная, что даже название ее было немыслимо произнести в дамском обществе. Штаны эти при каждом шаге действительно болтались из стороны в сторону, нелепо свисая из-под надетого на голое тело пиджака.

В таком виде он и прошествовал к двери.

Звонок заверещал снова — сердитыми, нетерпеливыми рывками и не смолкал до тех пор, пока ключ не повернулся в замке. Франци медленно, осторожно открыл дверь — сперва узкую щелочку, чтобы посмотреть, кто к ним рвется. Сначала в щель лазутчиком просунулись две розы: оглядеться и разведать обстановку.

— Прошу прощения! Извольте обождать минутку! — воскликнул Франци, захлопнул дверь и в два прыжка снова Очутился в постели. — Не мог же я показаться ей в таком виде, — шепнул он Ирен и, укрывшись одеялом, закричал, что можно, мол, приглашая гостью войти. Действовал он совершенно машинально, как автомат, способный думать только о соблюдении приличий, потому что в визитере с розами предполагал тетушку Илку. А ее он боялся, вернее, только ее он и боялся… Страшно было подумать, как отнесется тетушка Илка к его поступку… Для Франци явилось подлинным облегчением, когда вместо предполагаемой посетительницы оказалась та самая служанка, которая когда-то принесла в дом к Ирен огромный букет по случаю помолвки.

То, что было облегчением для Франци, послужило разочарованием для Ирен. Она вышла из своего укрытия, на ходу застегивая блузку, и устремилась навстречу гостье подобно незадачливому полководцу, который ликует при виде армии, вовремя подоспевшей на подмогу… Служанка всех этих тонкостей не подметила: она знай себе неудержимо лезла вперед со своими розами, чтобы отчеканить заученные слова:

— Милостивая сударыня свидетельствует вам свое почтение и посылает эти розы, а также просит передать, что письмо ваше получено. Благоволите зайти к ней для личного разговора.

Напряжение, копившееся в Ирен, наконец-то прорвалось.

— Ты что, с ума спятила? — раздраженно накинулась она на служанку. — Вцепилась в звонок и полчаса не отпускает! Не можешь дождаться честь по чести, пока тебя впустят?

— Милостивая сударыня наказали звонить до тех пор, покуда, мол, не станет ясно, что их благородия нету дома…

— Ступай обратно и скажи милостивой сударыне, что мы также свидетельствуем ей свое почтение и незамедлительно к ней наведаемся.

Лежавший в постели Франци издал невнятный стон, и Ирен поспешила добавить к своим словам некоторое пояснение.

— Господин Грубер чувствовал себя неважно и лег отдохнуть. Можешь передать милостивой сударыне, что я зашла его проведать. Но теперь ему полегчало, он сейчас встанет, и мы вместе придем.

Служанка — девушка из швабской семьи — бросила любопытствующий взгляд на постель и лежащего там Франци и поспешила прочь.

— Пора одеваться, Францика, тетушка Илка ждет нас, — проговорила Ирен, возвратившись в спальню. Она несколько успокоилась, обретя уверенность в своих действиях и чувствуя за спиной поддержку мощного союзника. — Вы только взгляните, какие дивные цветы она прислала! — Ирен принялась нахваливать красоту поздних роз, ведь на весь сад осталось лишь несколько цветущих кустов.

Однако Франци с такой яростью швырнул оземь незадачливый букет, что розовые лепестки разлетелись по полу, как внезапно вспорхнувший рой мотыльков.

Ирен попятилась от этого неожиданного цветочного дождя.

— Ну что за варвар!.. А я хотела поставить их в воду…

Франци промолчал. Повернувшись спиной, он опять натянул на себя одеяло.

— Так вы не намерены одеваться?

— Нет.

— Если я сейчас пойду одна, вы потом ко мне присоединитесь?

— Нет, — повторил Франци.

Ирен опять растерялась, не зная, как быть.

— Ну, Франци… Опомнитесь, Францика… — Она вдруг снова опустилась на край постели и в порыве крайнего отчаяния рискнула обнять его.

И тут Франци не выдержал. Пытаясь защититься, он непроизвольно поднял руку и оттолкнул девушку. С его стороны это был жест досады и испуга, но Ирен почудились тут и ненависть, и упрямо закаменелая антипатия, против которой бессильны все проникновенные слова, объятия, поцелуи.

Ирен охватило внезапное чувство стыда; она встала и потянулась за шляпой. Женское чутье, непостижимым образом доселе подводившее ее, сейчас недвусмысленно подсказало ей, что пора уносить ноги.

— Грубиян! — прошипела Ирен, неловко, на ощупь пришпиливая шляпу. Она украдкой покосилась на Франци, но тот как лежал к ней спиной, так и не шелохнулся. — Что же, мне уходить? — воскликнула она в бессильной ярости, никак не желая примириться с неудачей.

Франци затаился без ответа и без движения.

Ирен не помня себя очутилась на улице. Утрата привычного своего превосходства ужасным образом подействовала на нее. Ощущение позора и полнейшего фиаско казалось ей невыносимым. Ей было безразлично, кто из знакомых попадается навстречу, а уж зайти к тетушке Илке и вовсе оказалось свыше ее сил. Она не помнила, как добралась до дома: нестерпимой болью навалилась мигрень.

— Оставь меня в покое! — накричала она на брата, когда тот дерзнул подступиться с расспросами. У матери на это не хватило духу.

Ирен легла, положив на лоб примочку.

Франци тоже и не думал подниматься, через какое-то время лишь повернулся на другой бок, дабы убедиться, что Ирен и вправду ушла. Затем снова принялся разглядывать обои и шкафы в стиле сецессион. Франци и сам не мог бы сказать, сколько времени он провалялся. У него было ощущение, что лежать ему так вечно и никогда не подняться. Он непростительно грубо и неучтиво обошелся с благородной барышней, со своей невестой! Уж не совершил ли он поступок столь непоправимый, что карой ему послужит окончательное изгнание из общества?.. Его сомнения и муки совести были прерваны очередным звонком, требовательным и грозным, как трубы судного дня.