Михай Бабич - Калиф-аист. Розовый сад. Рассказы

Аптекарь Осой — приятель Франци — расквитался с квартирой и переслал ему вещи; однако и его письмо Франци прочесть не отважился.

И все же от грандиозного скандала был кое-какой прок: благодаря ему легко осуществилось желание Франци о переводе на другое место. Конечно, его карьере это не пошло на пользу. Каким бы махоньким городишком ни был Гадорош, все же он находился у Христа за пазухой. Франци в полной мере оценил этот факт, лишь очутившись в забытой богом глухой дыре, где ни огромных розовых плантаций, ни гадорошского вина не было и в помине. Подобно изгнанному из рая Адаму вспоминал он дни, проведенные у тетушки Илки, и размышлял о внезапном крушении своей судьбы. Похоже, все, что было заманчивого и прекрасного, ушло в небытие вместе с весенними розами, а на его долю остались лишь стыд и горечь. Остались также и почтовые квитанции на деньги, отправляемые им в погашение долгов: это было его единственной связью с прошлым. Но в его душе навеки запечатлелись покрытые виноградниками гадорошские холмы, плавные очертания которых были так непохожи на крутые изгибы здешних гор! Даже чаша позора источала сладковатый аромат воспоминаний, напоминающий запах розовой воды.

Так и жил наш герой год за годом, подобно Овидию, который тоже из-за амурных дел угодил в Томы. Снедающие его стыд и горечь не давали ему располнеть: он сохранил подтянутость и юношескую стройность. Но волосы у него рано начали выпадать, и к тому времени, как его назначили судьей в Шот, Франци в сущности облысел.

Гадорошские переживания повлияли на его жизнь и еще в одном отношении: уберегли его от супружеского ига. Но вместе с тем воспоминание о пережитом вновь и вновь, до скуки и пресыщения влекло его в розовый сад цветущих девичьих прелестей, à l’ombre des jeunes filles en fleurs [39] Под сенью девушек в цвету (фр.) . , пользуясь выражением одного французского писателя более поздних времен. Франци повсюду искал утерянный рай — благоуханный розовый сад тетушки Илки. Ощущение стыда со временем притупилось, зато тоска по былой райской жизни все возрастала. Перебравшись в Шот, Франци нанес местной знати официальные визиты и без труда был принят в обществе. На девичьих вечеринках он чувствовал себя в родной стихии; без атмосферы пьянящей молодости, дамских сплетен, кокетства и ухаживаний он попросту не мог обойтись. Но старался ни с кем не сближаться, не впутываться ни в какие осложнения. Его постоянно удерживал болезненный страх: как бы не связали его имя с какой-либо особой дамского пола!

Жизнь его проходила меж этих двух полюсов: тоски по раю и застарелого страха. И под конец превратился Франци Грубер в вечного кавалера: почтенного господина судью, наслаждающегося кофе со сливками в обществе приятных дам… Таким я и представил его в начале своего повествования.

Неумолимо бежали годы. Франци совсем облысел, а его упругой походке нанесла урон подагра. Доктор порекомендовал ему поехать на курорт в Харкань, весьма популярный в ту пору среди обитателей Шота. Туда наведывался среди прочих дядюшка Деме — старина Деме Рац, о котором я не раз упоминал в другом своем рассказе.

Франци столкнулся со стариком в первый же день. На пару прогуливались они средь уютного журчанья серных источников.

— Есть тут и кое-кто из гадорошцев, — заметил во время одной из таких прогулок дядюшка Деме, которого связывали с Гадорошем родственные узы. — Госпожа Осой с дочерью. — И тотчас же издали почтительно поклонился какой-то улыбчивой толстушке; дама эта в сопровождении дочери-подростка только что вышла из лечебного здания.

Франци охватил панический ужас, как всякий раз, когда на горизонте появлялось очередное гадорошское лицо. Однако он не сумел подавить непроизвольный возглас:

— Аптекарь Осой?.. Разве он женился?..

Дама с дочерью направлялась прямо к ним. Франци всполошенно озирался по сторонам, подыскивая подходящий предлог, чтобы сбежать. Но когда обитательницы Гадороша подошли поближе, он успокоился. Низенькая толстушка была ему совершенно незнакома, и Франци надеялся, что она тоже не знает его. Должно быть, Осой подыскал себе супругу на стороне…

«Представлюсь-ка я ей сам, — вдруг осенило его. — На английский лад… Важно, чтобы она не разобрала моего имени. Надо только опередить дядюшку Деме…»

Но пухленькая дама уже стояла перед ним и вдруг, без всяких церемоний, обратилась к нему просто по имени:

— Францика, неужто вы меня не узнаете?

У Франци душа ушла в пятки. И тут он сразу узнал «незнакомку»: ну, конечно же, Гизи Балог. Узнать ее можно было лишь по глазам и смеху, ибо ничто больше не напоминало прежней стройной, задорной чаровницы. Франци невольно перевел взгляд на стоявшую подле нее барышню. Крупная, белобрысая, флегматичная девица ничуть не походила на свою мать и в молодости. Вылитый папаша.

— У меня совсем взрослая дочь, не правда ли? — с гордостью заметила аптекарша. — Годы-то как бегут, Францика… Вот и я раздалась вширь, — с улыбкой прибавила она. — А с вашей стороны некрасиво совсем позабыть нас. Вы ведь, наверное, и не знали, что я вышла замуж… Сколько раз мы с тетушкой Илкой вас вспоминали!

Франци содрогнулся, как вздернутый на дыбу грешник при виде орудий пытки. Но Гизи невозмутимо продолжала щебетать:

— Тетушка Илка очень расстраивалась, что вы ей ни строчки не написали. А уж как мы все ждали вашего письма! Как потешались над той историей. Ловко вы все подстроили, Францика, никто бы не мог предположить в вас такие способности… Переполоху на весь город наделали… Бедняжка Ирен, конечно, была убита. От такого удара кому хочешь не поздоровится… О нет, вы не подумайте, будто она и в самом деле расхворалась, просто ей пришлось сказаться больной, ведь она от стыда не знала куда деваться, — доверительно проговорила Гизи. — Почему же вы не писали, Францика?

— Я… я думал… мне казалось… — растерянно бормотал Франци.

— Да, несчастной Ирен за глаза крепко доставалось, — продолжила госпожа Осой. — Так ей и надо! Если уж решила во что бы то ни стало выскочить замуж — пеняй на себя, верно я говорю? Не подумайте, будто мне ее не жалко, наоборот, я и тогда ее жалела, да и теперь ей сочувствую. Вы бы тоже ее пожалели, если бы сейчас увидели. Замуж ей уже никогда не выйти, она совсем состарилась, усохла, а ведь помните, какая у нее была дивная фигура! Словом, выглядит старуха старухой. Но будь она хоть какая молодая — это бы ее все равно не спасло: кто бы захотел на ней жениться после такой истории! Да оно и понятно, не правда ли? Теперь она ходит только в церковь: деятельницей церковной общины заделалась, а уж вам-то должно быть известно, что религиозной она сроду не была, над попами вечно насмехалась. Впрочем, она и теперь только насмехается… И вообще по-прежнему говорит о людях гадости. В этом отношении она ничуть не изменилась.