Сельма Лагерлеф - Том 4. Император Португальский. Возница. Предание о старом поместье. Перстень рыбака

Хеде дружелюбно посмотрел на него.

— Ну так говори же, облегчи душу! — подбодрил он гостя.

— Дело вот в чем, — начал Олин, — я постоянно слышу от людей, что ты бездельничаешь. Говорят, за все четыре семестра, что ты провел тут в академии, ты ни разу не удосужился даже книгу раскрыть. Только и знаешь, что целыми днями пиликать на скрипке. И это похоже на правду, потому что, когда ты ходил в школу в Фалуне, [13] Фалун — промышленный и культурный центр провинции Далекарлия (Даларна). Здесь расположен один из крупнейших металлургических заводов Швеции — Думнарвет и знаменитый медный рудник. ты и тогда ничем иным заниматься не хотел. Правда, там тебя заставили взяться за ум.

Хеде выпрямился на стуле с несколько принужденным видом. Олин казался совсем убитым, но все-таки продолжал с отчаянной решимостью:

— Ты, видно, полагаешь, что владелец такого поместья, как Мункхюттан, может жить, как ему вздумается. Захочет — будет заниматься, не захочет — не будет. Сдал экзамен — ладно, не сдал — тоже не беда. Оно и понятно. Ты ведь ни о чем ином и не помышляешь, как стать помещиком и коротать весь свой век у себя в имении. Я-то ведь знаю твои мысли.

Хеде молчал, и Олину казалось, что он и его видит в том же ореоле знатности и благородства, каким в его глазах всегда были окружены родители Хеде, советник и советница.

— Только ведь имение Мункхюттан уже не то, что в прежние времена, когда рудник приносил доход, — несмело продолжал Олин, — это уже и советнику было известно, потому-то он и распорядился перед смертью, чтобы тебя отправили учиться. Советница, бедняжка, тоже знает об этом, да и весь приход, по сути дела, знает. Один ты ни о чем не ведаешь.

— Так ты полагаешь, мне неизвестно, что рудник давно выработан? — с чуть заметным раздражением спросил Хеде.

— О нет, — возразил Олин, — это-то тебе известно. Но ты не знаешь другого. Имение ваше на грани разорения. Ну посуди сам, можно ли у нас, в Западной Далекарлии, прокормиться одним сельским хозяйством? Не пойму, отчего советница скрывает от тебя положение дел? Правда, закладывать поместье пока надобности нет, поэтому ей не нужно посвящать тебя в свои дела. Однако все знают, что она живет в стесненных обстоятельствах. Говорят, она ездит по соседям и занимает деньги в долг. Видно, не хочет тревожить тебя своими заботами, надеется продержаться до твоих выпускных экзаменов. Она не хочет продавать имение до тех пор, пока ты не кончишь курс и не сможешь обзавестись новым домом.

Хеде вскочил со стула и прошелся по комнате. Потом остановился перед Олином.

— Какой ты, однако, вздор городишь, братец! Ведь мы же богаты.

— Знаю, знаю, в наших краях вы все еще слывете богачами, — сказал Олин, — но ты ведь понимаешь, что никаких богатств не хватит, если все из дома и ничего в дом. Когда рудник приносил доход — тогда было дело иное.

Хеде снова сел на стул.

— Моя мать должна была бы уведомить меня обо всем этом. Я благодарен тебе, Олин, за заботу, но уверен, что ты дал запугать себя досужим сплетникам.

— Ну да, я так и думал, что ты ни о чем не подозреваешь, — упрямо возразил Олин. — Дома в Мункхюттане советница бережет каждый грош, чтобы послать тебе денег в Упсалу и чтобы ты по-прежнему жил беспечно и весело, когда приезжаешь домой на каникулы. А ты тем временем тут бездельничаешь, не подозревая о том, что тебе грозит. Не мог я больше спокойно наблюдать, как вы обманываете друг друга. Ее милость думает, что ты тут прилежно учишься, а ты думаешь, что она по-прежнему богата. Не имею я права своим молчанием губить всю твою будущность.

Хеде немного посидел в раздумье, а затем встал и с грустной улыбкой протянул Олину руку.

— Ты ведь понимаешь, что я верю тебе. Просто мне не хочется этому верить.

Олин, просияв, пожал протянутую руку.

— Пойми, Хеде, еще не все потеряно. Тебе надо только приналечь на занятия. С твоей головой ничего не стоит кончить курс за каких-нибудь семь-восемь семестров.

Хеде выпрямился.

— Будь покоен, Олин, — сказал он, — теперь-то уж я возьмусь за ум!

Олин встал и пошел к двери, но как-то нерешительно. На полпути он остановился и снова обернулся к Хеде.

— У меня к тебе еще одно дело, — начал он, вконец смутившись. — Я прошу тебя отдать мне скрипку на то время, что ты будешь заниматься.

— Отдать тебе скрипку?

— Ну да, завернуть ее в шелковый платок, запереть в футляр и дать мне унести ее, иначе все твои благие намерения пойдут прахом. Я знаю, что стоит мне выйти за дверь, как ты тотчас же схватишь скрипку и начнешь играть. Ты слишком привык к ней, и если скрипка останется у тебя, ты не сможешь устоять против искушения. В таких случаях человеку с собой не совладать.

Хеде колебался.

— Что за вздор! — сказал он.

— И вовсе не вздор. Ты же знаешь, что тягу к скрипке ты унаследовал от советника, она у тебя в крови. И с тех пор, как ты тут в Упсале стал сам себе хозяином, ты только и делал, что играл. Ты и квартиру нанял на отшибе, чтобы никого не беспокоить своей игрой. В этом деле ты себе не помощник. Так что отдай мне скрипку!

— Верно, — согласился Хеде. — Раньше так оно и было. Но теперь речь идет о моем поместье, а оно мне дороже, чем скрипка.

Но Олин стоял на своем и требовал отдать ему скрипку.

— Ну что толку, если я тебе ее отдам? — возражал Хеде, — захочу играть, так и за другой скрипкой ходить недалеко.

— Знаю, — отвечал Олин, — но другая скрипка не так опасна. Опаснее всего для тебя вот эта, твоя старая итальянская скрипка. И к тому же я хочу предложить, чтобы ты позволил мне запирать тебя в первые дни. Пока ты не втянешься в работу.

Олин долго упрашивал Хеде, но тот все упирался. Что за нелепая затея — стать арестантом в собственной комнате!

Олин густо покраснел.

— Я должен унести скрипку, — сказал он, — иначе весь наш разговор впустую.

Он вновь заговорил горячо и взволнованно.

— Не хотелось бы мне упоминать об этом, да, видно, придется. Я ведь знаю, что ты рискуешь не только поместьем. Прошлой весной я видел тут, на выпускном балу, одну девушку. Говорили, что она помолвлена с тобой. Сам-то я никогда не танцую, но я от души радовался, наблюдая, как она порхает в танце, сияющая и прекрасная, как полевой цветок. И когда я услышал, что она твоя невеста, мне стало жаль ее.

— Вот как?

— Ну да, я же понял, что из тебя ничего путного не выйдет, если ты и дальше будешь так себя вести. И я поклялся в душе, что этому юному созданию не придется всю жизнь прозябать в девицах, дожидаясь тебя. Я не хочу, чтобы она высохла в ожидании. И я не хотел бы повстречать ее через несколько лет с заострившимися чертами и скорбной складкой у рта…

Он запнулся под испытующим взглядом Хеде.

Но Гуннар Хеде уже понял, что Олин влюблен в его невесту. Его глубоко тронуло, что приятель тем не менее стремится его спасти, и под влиянием этого чувства он наконец сдался на уговоры и вручил Олину футляр со скрипкой.