Уильям Дюбуа - Цветные миры

Поездка Мансарта в Германию была частью программы американо-германского сближения, составленной по инициативе американцев немецкого происхождения. После долгих размышлений инициаторы этой программы пришли к выводу, что будет неплохо включить в число американских туристов негра, с тем чтобы вопреки расистской пропаганде, ведущейся в новой Германии, немцы узнали, что в Америке есть негры и что с ними там хорошо обращаются. Детали поездки были разработаны таким образом, чтобы Мансарт испытал как можно меньше унижений. Однако здесь ему не хватало того дружеского общества, какое у него было в Англии и Франции. Он совершал поездки по туристским маршрутам, участвовал в групповых экскурсиях, и у него еще оставалась уйма времени на чтение.

В Швейцарию Мансарт ехал через Лион. Это был огромный индустриальный центр, но гораздо менее шумный и суетливый, чем американские и английские промышленные города, — город умельцев и людей со вкусом, город, казавшийся жизнерадостным и счастливым. Отсюда Мансарт двинулся в Женеву, переправился через прекрасное Женевское озеро и из Лозанны поездом доехал до Берна. Альпы около Берна произвели на него неизгладимое впечатление. Мансарт стоял на площади, глядя поверх городских крыш на холмы и купы белых облаков, нависших над ними, и восхищался чудесным зрелищем: там, за городскими башнями, за близлежащими холмами и облаками, вздымались ввысь сказочно величественные Альпы с их пронзающими небеса серебряными вершинами. Мансарта охватил восторг. Никогда в жизни он еще не видел такой величественной картины. «Сколько в мире грязи, пороков и бед, и все же как прекрасен, как безмерно прекрасен мир!» — подумал Мансарт.

Пользуясь школьными познаниями немецкого языка, Мануэл Мансарт наконец добрался по железной дороге до Мюнхена. Он заметил, что город, став центром правящей в Германии национал-социалистской партии, перестраивается и подновляется в духе националистических традиций. Случайно Мансарт зашел в Технический музей. До этого ему еще не приходилось видеть ничего подобного. Перед Мансартом как бы предстал в миниатюре весь современный мир. В многочисленных залах, растянувшихся на девять миль, насчитывалось семьдесят тысяч экспонатов. Чтобы бегло осмотреть музеи, Мансарту понадобилось четыре дня. Геологии, горному делу и металлургии были посвящены семьдесят три зала; кроме того, там была сооружена каменноугольная шахта в натуральную величину. Тридцать залов было отведено для транспорта; двадцать один — для часовой промышленности, механики и электротехники; в десяти залах находились экспонаты по акустике и музыке. В залах, посвященных химии, можно было за одни час пронестись через четыре столетия. Со всего земного шара была собрана в музей продукция лесной промышленности. Три планетария наглядно объясняли строение Вселенной. Все эти представленные в музее достижения науки и техники использовались Европой для установления своего господства над миром; от них во многом зависела сложившаяся к 1936 году международная обстановка.

Мансарту стало ясно, что, хотя он и имел представление о возделывании таких культур, как хлопок, рис, сахарный тростник, кукуруза, пшеница и земляной орех, тем не менее о сложных и длительных процессах переработки их в предметы потребления он и его народ знали еще очень мало. Он обернулся к своему гиду, седому длиннобородому человеку, отлично владевшему несколькими языками и когда-то, несомненно, занимавшему видное положение в обществе; сейчас это был отживающий свой век старик с потухшим взглядом. Мансарт задал ему несколько технических вопросов по поводу экспонатов и вдруг спросил:

— Скажите, сэр, зачем немцам война, если они владеют всей этой техникой и могут в полной мере пользоваться ею?

Старик остановился и, побагровев, пристально посмотрел на Мансарта; убедившись, что тот говорит вполне серьезно, он ответил:

— Это долгая история, сэр, но если вы не прочь позавтракать вместе со мной, то мы могли бы поговорить на эту тему.

В полдень они вместе покинули музей, и Мансарт со смущенным видом пригласил гида отправиться в качестве его гостя в какой-нибудь известный ресторан и тем самым дать ему возможность познакомиться с другой стороной жизни Мюнхена. Немного подумав, гид сказал:

— Есть у нас такой ресторан — «Мюнхнер Хофброй», где следовало бы побывать каждому приезжему. Сам я не могу позволить себе ходить туда, но, если он вам по карману, я готов стать вашим гостем. В свое время это был крупнейший ресторан во всей Баварии и там подавали отличнейшее пиво. Сейчас, правда, он несколько подмочил свою репутацию и поит клиентов такой дрянью, какая экспортируется в… — Он чуть было не сказал «в Америку», но спохватился и добавил: — За границу.

— Разрешите вас заверить, сэр, — продолжал гид, — что в семнадцатом и восемнадцатом веках Германия, даже расчлененная на мелкие государства, была великой страной. Плоды ее тогдашнего труда, ее мысль и наука — незыблемы. Но политически мы были связаны по рукам и ногам, и немцы справедливо ставили себе вопрос: «Где же наше немецкое отечество?» Разобщенные, мы были унижены французами и выходцем с Корсики, одержимым манией величия.

В девятнадцатом веке мы были вынуждены воевать, чтобы создать независимую страну, которая, как мы надеялись, станет одной из трех великих держав мира. Немцы будут развивать мысль, французы — чувства, а англичане пусть торгуют. Когда-то я был профессором одного из наших крупнейших университетов. Я видел, что наша наука, наша музыка, наши социальные исследования — самые передовые в мире, и те, кто хотел приобрести профессию и знания, ехали обучаться в Германию. Куда же еще?

Нам пришлось вооружиться. И под руководством великого Бисмарка, достигнув под Седаном вершины славы, наша страна превратилась в Германскую империю. Но мир был уже не тем, каким он был в тот момент, когда мы вступили на этот путь. Это был иной мир. Не мир отдельных стран со своими собственными правящими и трудящимися классами, а новая организация господствующих стран, где рабочая сила сосредоточена главным образом не в самих метрополиях, а в заморских колониях. Мы же, немцы, колониями не располагали, и нам суждено было плестись в хвосте мирового соперничества до тех пор, пока мы ими не завладеем. Даже наш великий Бисмарк не сознавал этого. Он не добивался колоний и стремился лишь объединить Германию. Африку он уступил Франции и Англии, а на Азию вообще не обращал никакого внимания. Тогда его заставили уйти со своего поста, и к власти пришли люди, понимавшие, что Германия нуждается в колониях, военно-морском флоте и армии, если хочет отстоять свое место под солнцем.