Уильям Дюбуа - Цветные миры

Мансарт припоминал историю всех обманов и насилий, с помощью которых это сердце Африки было превращено в колонию европейцев. Вспомнились ему выспренние обещания Генри М. Стенли «мирно насаждать христианство и цивилизацию». В действительности колониализм явился рассадником грабежей, убийств и болезней, колонизаторы несли гибель местному населению. Однако народ выжил. И вот перед вами плоды труда конголезцев! Правда, с первого и до последнего зала музея основное внимание уделяется не конголезцам и не продуктам их труда, а лишь прибылям, извлекаемым от переработки и продажи этих продуктов, притом не неграми, а европейцами.

В дальнейшем Мансарт пользовался сухопутным транспортом. Он останавливался в Эйзенахе, поблизости от Вартбурга, родины Лютера, и в гётевском Веймаре, повидал крупные торговые предприятия Лейпцига, ознакомился с Дрезденской картинной галереей и наконец приехал в Берлин, столицу Германии. На вокзале Мансарта встретил высокий белокурый юноша, приветствовавший его на отличном английском языке и доставивший его в небольшой, но уютный домик в пригороде — намеченное для него Фондом Карла Шульца пристанище. Мать юноши оказалась очень милой особой, ведущей хозяйство в этом чистеньком, типично немецком домике. Сама она не говорила по-английски и только с помощью сына могла беседовать с Мансартом. В скором времени прорвались наружу ее огорчения и надежды. Выяснилось, что ее сын при всей его типично нордической внешности и несомненной даровитости не мог рассчитывать в нынешней Германии ни на работу, ни на образование, ни вообще на какую-либо карьеру.

— Ведь его отец был еврей! — сказала мать юноши.

На лице Мансарта отразились явное изумление и озадаченность. Хозяйка пояснила:

— В соответствии с новыми расистскими взглядами, которые навязал нам Гитлер, государство помогает только немцам. А остальные граждане, будь они даже наполовину немцы, не имеют нрава ни на продвижение по службе, ни на хорошие заработки. У моего сына лишь один выход — покинуть Германию, Я не без умысла предложила поместить вас в нашем доме. Я хочу просить вас использовать свое влияние, чтобы помочь ему подыскать себе какое-нибудь место в Америке.

Мансарт горько усмехнулся, и сердце у него сжалось от боли. Попробуй растолковать этой женщине, как ничтожно его влияние в Америке и что он менее, чем кто-либо иной, способен содействовать карьере этого молодого человека. Кажется, бедняжка до самого последнего момента так ничего и не поняла.

Берлин произвел на Мансарта впечатление огромного, вполне современного и делового центра. Однако город пребывал в постоянном напряжении, в нем то и дело происходили митинги, уличные громкоговорители извергали потоки крикливой пропаганды. К удивлению Мансарта, берлинцев часто волновали мелкие, незначительные события. Однажды, например, он смотрел кинохронику о матче между Джо Луисом и Шмелингом. В зале стоял невообразимый шум. Зрители бурно «болели» за немецкого боксера. Шовинистическая враждебность публики к его молодому темнокожему сопернику не знала границ. А когда Луис был нокаутирован, зрители пришли в исступление. Можно было подумать, что это святой Георгий совершил свой подвиг, победив дракона. Мансарт не мог этого понять. Однако многое ему стало яснее, когда он побывал на Олимпийских играх, состоявшихся в то лето в Берлине.

То, что происходило на стадионе, представляло собой внушительное зрелище, и Мансарт с волнением наблюдал замечательный пример равенства, когда по стадиону рядом с белыми шагали темнокожие атлеты, когда представители всех рас и национальностей проносили свои высоко поднятые знамена. По воле судьбы американские спортсмены-негры добились выдающихся успехов. Маленький и гибкий Оуэнс победил в забеге на 100 и 200 метров и в прыжках в длину, установив мировой рекорд. Стадион загремел аплодисментами. Высокий и сухощавый, отливающий бронзой Вудраф одержал победу в забеге на 800 метров, а громадный черный Джонсон завоевал лавры в прыжках в высоту. И тогда Гитлер, пользовавшийся каждым случаем, чтобы выставить себя напоказ, и щедро расточавший похвалы победителям из белых, предпочел покинуть стадион. Этот мелочный выпад отравил ликование Мансарту и заставил многих немцев испытать чувство стыда.

Гид Мансарта изо всех сил превозносил достижения новой Германии.

— Вы должны понять, чем мы обязаны Гитлеру. Еще год назад у нас было семь миллионов безработных! Вам надо взглянуть на дороги и жилища, которые он построил. Вспомните о том, сколько зла нам причинил и до сих пор причиняет Версальский договор. Клянусь богом, мы перечеркнем его, и Германия возродится!

Но Мансарту попадались и более дипломатичные немцы. Им было ясно: от Мансарта не укрылось, что в Германии не все идет гладко и что господствующий политический курс встречает сопротивление. Один университетский профессор, не скупившийся на доводы в оправдание нацизма, вдруг заявил:

— Но всему есть границы. Меня не заставят зайти слишком далеко.

В подробности он вдаваться не стал. Годы спустя Мансарт задумался над вопросом: как далеко зашел этот профессор?

Однажды Мансарта пригласил к себе домой поужинать учитель гимназии, как называют в Германии среднюю школу. У него собралось человек семь-восемь. Мансарт не мог не заметить, что после ужина, когда все готовились перейти к беседе, шторы в комнате опустили и в продолжение всего вечера беседа велась вполголоса. Учитель сказал напрямик:

— Я стыжусь того, как мы обращаемся с евреями. — Но тут же прибег к оговоркам: — Конечно, в какой-то степени они сами виноваты… Скупают земли, недвижимое имущество. Мелких немецких лавочников доводят до банкротства. Евреи кишмя кишат среди лиц свободных профессий. И все же это не оправдывает тех репрессий, которым некоторые из них подвергаются. Какой позор!

В течение всего вечера Мансарт слушал обвинения и контробвинения, ни с чем не сообразные оправдания и горькие сожаления. Слушал и удивлялся. В общих чертах ему было известно, что в Германии существует еврейская проблема. Он даже собирался выяснить, насколько эта проблема схожа с негритянской в Америке, но до сих пор ему не представлялось такой возможности. Сейчас он вдруг вспомнил про письмо Макса Розенфельда, которое еще не вручил адресату. На следующий день он с извинениями отказался от намеченного для группы туристов маршрута и отправился на прогулку самостоятельно. Он проехал по Фридрихштрассе, пересек Шпрее и очутился на Ораниенбургерштрассе. Побродив там, он обнаружил в полуподвальном помещении книжный магазин, который искал. Это была темная, непривлекательная с виду лавка. В ней не было ни покупателей, ни продавца. Полистав несколько книг на прилавке, Мансарт наконец громко спросил по-немецки: