Готхольд Лессинг - Драмы_Басни в прозе

Тельхейм.Нет, никаких.

Франциска.А мне вот думается, что кое-какие секреты вам бы следовало от него иметь.

Тельхейм.Что это значит?

Вернер.Почему, душенька моя?

Франциска.Я говорю о секретах особого рода. Все двадцать, господин вахмистр? (Растопырив пальцы, поднимает обе руки.)

Вернер.Ш-ш, ш-ш, душенька моя, ш-ш!

Тельхейм.Что это значит?

Франциска.Р-раз, и уже на пальце, так, господин вахмистр? (Делает вид, будто быстро надевает кольцо на палец.)

Тельхейм.Ничего не понимаю!

Вернер.Вы, душенька, конечно же, понимаете шутки.

Тельхейм.Я не раз говорил тебе, Вернер, и надеюсь, ты еще помнишь мои слова, что есть пункты, относительно коих нельзя шутить с женщинами.

Вернер.Ей-богу, забыл. Душенька, я прошу вас…

Франциска.Ну коли то была шутка, то я на этот раз вас прощаю.

Тельхейм.Если мне так уж надобно явиться, Франциска, постарайся, чтобы твоя барышня успела прочитать письмо до моего прихода. Это избавит меня от мучения снова думать, снова говорить о том, что я всей душой хотел бы позабыть. Отдай ей! (Он переворачивает письмо, намереваясь передать его Франциске, и видит, что оно вскрыто.) Что я вижу? Франциска, мое письмо вскрыто.

Франциска.Все может быть. (Осматривает письмо.) И правда вскрыто. Кто бы это мог сделать? Но мы вашего письма не читали, господин майор, честное слово, не читали. Да и зачем нам было читать, если тот, кто его писал, сам будет у нас. Мы вас ждем, господин майор. Но знаете что, господин майор, не приходите к нам в таком виде — плохо причесанным, в сапогах. Наденьте башмаки и велите причесать себя {48} . А то обличье у вас очень уж бравое и очень уж прусское!

Тельхейм.Благодарствуй, Франциска.

Франциска.Можно подумать, что прошлую ночь вы провели на биваке.

Тельхейм.Ты почти угадала.

Франциска.Мы тоже принарядимся, а потом сядем за стол. Мы бы охотно пригласили вас пообедать с нами, но ваше присутствие отобьет у нас аппетит, а мы не так уж влюблены, чтобы позабыть о еде.

Тельхейм.Иду, а ты, Франциска, подготовь ее немного, дабы я не внушил презрения ни ей, ни даже самому себе. Идем, Вернер, ты пообедаешь со мной.

Вернер.Здесь, в трактирной зале? Да мне кусок в горло не полезет.

Тельхейм.Нет, у меня в комнате.

Вернер.Ладно, я сейчас приду. Мне надо еще словечком с этой душенькой перекинуться.

Тельхейм.И то дело. (Уходит.)

Пауль Вернер, Франциска.

Франциска.Я слушаю вас, господин вахмистр.

Вернер.Скажите, душенька, я, когда вернусь, тоже должен припарадиться?

Франциска.Это уж как вам угодно, господин вахмистр. Мой глаз вы в любом виде тешите. А вот ухо с вами приходится держать востро. Двадцать пальцев, и все в кольцах. Ай-ай-ай, господин вахмистр!

Вернер.Погодите, душенька, я вот что еще хотел вам сказать: эта глупая шутка нечаянно сорвалась у меня с языка! Не думайте вы о ней. Человеку и одного кольца предостаточно. Майор сотни раз мне твердил: «Мерзавец тот солдат, что совратит девушку!» И я с ним вполне согласен! На меня, душенька, можно положиться. Приятного аппетита, душенька! (Уходит.)

Франциска.И вам того же желаю, господин вахмистр! Ох и нравится же мне этот человек! (Идет к двери, из комнаты навстречу ей выходит Минна.)

Минна, Франциска.

Минна.Майор уже ушел? Франциска, я поуспокоилась и, думается, теперь выдержала бы его присутствие.

Франциска.А я еще больше вас успокою.

Минна.Тем лучше! Письмо, о, это его письмо! Каждая строчка исполнена чести и благородства! То, что он от меня отказывается, лишь подтверждает его любовь ко мне. Наверно, он заметил, что мы прочли письмо. Не важно, лишь бы он пришел. Но ведь он наверняка придет, так ведь? Мне только кажется, Франциска, что он, пожалуй, слишком горд. Не желать, чтобы все счастье тебе подарила любимая, — это же гордость, непростительная гордость! Если он уж очень сильно даст мне ее почувствовать, Франциска…

Франциска.То вы откажетесь от него?

Минна.Ишь ты! Тебе опять его жалко стало? Нет, дурочка, из-за одного такого недостатка от любимого не отказываются. Но мне хочется сыграть с ним шутку и за эту гордость гордостью же немножко помучить его.

Франциска.Ну, барышня, вы, видать, совсем успокоились, если у вас снова проказы на уме.

Минна.Да, я спокойна, пойдем, тебе тоже предстоит играть роль в моей затее.

Уходят в комнату.

Комната Минны.

Минна,одетая нарядно и со вкусом, Франциска.Обе встают из-за стола, с которого слугауже убирает посуду.

Франциска.Да вы же, барышня, голодная остались.

Минна.Нет, Франциска, я и за стол-то садилась не голодная.

Франциска.Мы положили не упоминать его имени за обедом. Но, оказывается, должны были приказать себе еще и не думать о нем.

Минна.Что правда, то правда, я только о нем и думала.

Франциска.Я уж заметила. О чем только я не заговаривала, вы на все отвечали невпопад.

Другой слуга приносит кофе.

А вот и напиток, располагающий к мечтам и фантазиям {49} . Милый меланхолический кофе!

Минна.Фантазия? Я не фантазирую. Я думаю лишь о том уроке, который ему преподам. Ты понимаешь меня, Франциска?

Франциска.Да, конечно. Но было бы лучше, если б этот урок не потребовался.

Минна.Ты увидишь, что я знаю Тельхейма как свои пять пальцев. Человек, который отвергает меня и мое богатство, готов будет сразиться за меня со всем миром, узнав, что я несчастна и покинута.

Франциска (очень серьезно). Надо думать, это доставляет необыкновенную приятность женскому самолюбию.

Минна.Ах ты, критиканша! Подумать только, сначала она уличала меня в суетности, теперь в себялюбии. Оставь уж меня в покое, голубушка. Ты ведь тоже вправе делать со своим вахмистром все, что тебе вздумается.

Франциска.С моим вахмистром?

Минна.Да, можешь отрицать сколько тебе угодно, но это так. Я его еще не видела, однако из каждого слова, тобой о нем сказанного, понимаю, что это твой суженый.

Рикко де ла Марлиньер, Минна, Франциска.

Рикко (за сценой). Est-il permis, Monsieur le Major? [15] {50}

Франциска.Это еще что такое? Неужто к нам? (Идет к двери.)