Готхольд Лессинг - Драмы_Басни в прозе

Принц (взглянув на портрет). Отлично, Конти! Отлично! Я говорю о вашем мастерстве, о вашей кисти. Но вы польстили, Конти, бесконечно польстили!

Конти.Оригинал, кажется, был иного мнения. Да и на самом деле я польстил не больше, чем должно льстить искусство. Пусть искусство живописует так, как пластическая природа — ежели она существует — замыслила свой образ; без отступлений, неизбежных, когда образ воплощается в материю, без разрушений, которые приносит время.

Принц.Мыслящий художник ценен вдвойне. Но оригинал, вы говорите, нашел…

Конти.Прошу простить меня, принц. Оригинал — особа, к которой следует относиться со всяческим уважением. Я не хотел сказать ничего нелестного для нее.

Принц.Можете быть откровенным! Что же сказал оригинал?

Конти.«Я довольна, — сказала графиня, — что не выгляжу еще безобразнее».

Принц.Еще безобразнее? О, я действительно узнаю оригинал.

Конти.И она сказала это с гримасой, о которой, разумеется, и не догадаешься по портрету.

Принц.Вот это я и имел в виду! Именно это я и считаю безграничной лестью. О! Я хорошо знаю это гордое, насмешливое выражение, способное обезобразить лицо самой Грации {68} ! Не отрицаю, что красивые губы, складываясь в слегка насмешливую улыбку, нередко становятся еще прелестней. Но, должен заметить, — слегка; усмешка не должна превращаться в гримасу, как у нашей графини. А глаза должны господствовать над этой шаловливой усмешкой — глаза, каких нет у нашей любезной графини! Нет их и на этом портрете.

Конти.Ваша светлость, я чрезвычайно удивлен…

Принц.Чем же? Все, что искусство способно сделать хорошего из больших, выпуклых, оцепенелых, неподвижных, как у медузы, глаз {69} графини, — вы, Конти, честно сделали. Честно сказал я? Менее честно — было бы, пожалуй, честнее. Ну, скажите сами, Конти, можно ли по этому портрету сделать заключение о характере оригинала? А ведь следовало бы. Вы превратили надменность в чувство достоинства, сарказм — в улыбку, склонность к мрачным фантазиям — в тихую грусть.

Конти (немного раздосадованный). Ах, мой принц, мы, художники, рассчитываем на то, что готовый портрет застанете любовника таким же пылким, каким он был, заказывая его. Мы пишем глазами любви, и только глазам любви следует судить нас.

Принц.Оставим, Конти, — и почему только вы не принесли это месяцем раньше? В сторону его! А что представляет из себя другой?

Конти (держит в руках портрет, не показывая его). Тоже женский портрет.

Принц.Я бы охотнее вовсе не смотрел его. Ведь к моему идеалу (указывает пальцем на лоб) — или скорее здесь (указывая на сердце) — он все равно не приблизится. Я бы хотел, Конти, иметь возможность восхищаться вашим искусством на других предметах.

Конти.Существует искусство, более достойное восхищения, но, безусловно, нет предмета, более достойного восхищения, чем этот.

Принц.Держу пари, Конти, что это повелительница самого художника.

В этот момент Конти поворачивает портрет.

Что я вижу? Это ваше произведение? Или произведение моей фантазии? Эмилия Галотти!

Конти.Как, мой принц? Вы знаете этого ангела?

Принц (стараясь взять себя в руки, но не сводя глаз с портрета). Немного! Ровно столько, чтобы узнать при встрече. Несколько недель тому назад я встретил ее с матерью на одном вечере. После этого она встречалась мне только в церкви — где еще менее удобно было смотреть на нее. Я также знаю ее отца. Он не из моих друзей. Это он больше других противился моим притязаниям на Сабионетту {70} , — старый воин, гордый и грубый, но в то же время добрый и честный!

Конти.Отец! Но здесь перед нами его дочь.

Принц.Клянусь богом! Будто ее выкрали из зеркала. (Все еще не отрывая глаз от портрета.) О, вы ведь знаете, Конти, что высшая похвала художнику — это когда перед его произведением забываешь о похвалах.

Конти.А между тем я вовсе недоволен собой; и в то же время весьма доволен своим недовольством. Ах, почему мы не можем писать непосредственно глазами! Сколько теряется на длинном пути от глаз к кисти через посредство руки! Но, как я уже говорил, именно потому, что я знаю, что утеряно, как утеряно и почему утеряно, — я горжусь этим своим знанием столь же, сколь и тем, что мне удалось не утерять. В утраченном больше, чем в сохраненном, черпаю я убеждение, что я действительно великий художник и что только рука моя не всегда бывает совершенна. Или вы думаете, принц, что Рафаэль {71} не был бы величайшим гением в живописи, родись он, по несчастной случайности, без рук? Как ваше мнение, принц?

Принц (оторвавшись на момент от портрета). Что вы сказали, Конти? Что вы хотите знать?

Конти.О, ничего, ничего! Болтовня! Я видел в ваших глазах всю вашу душу. Мне милы такие души и такие глаза.

Принц (с напускной холодностью). Итак, Конти, вы действительно считаете, что Эмилия принадлежит к числу первых красавиц нашего города?

Конти.Итак? Принадлежит к числу? К числу первых красавиц, да еще нашего города? Вы надо мной смеетесь, принц. Или же все это время вы столь же мало видели, как и слышали.

Принц.Милейший Конти (снова устремляя глаза на портрет), как можем мы доверять своим глазам? В сущности, один лишь художник может судить о красоте.

Конти.Неужели же восприятие каждого человека должно ожидать приговора художника? В монастырь того, кто хочет у нас учиться пониманию прекрасного! Но вот что я должен сказать вам как художник; принц: одна из величайших удач моей жизни — то, что Эмилия Галотти согласилась позировать мне. Эта голова, это лицо, лоб, глаза, нос, рот, подбородок, шея, эта грудь, стан, вся эта фигура стали для меня с тех пор единственным образцом изучения женской красоты. Портрет, для которого она позировала, получил ее отец, живущий не здесь. Но эта копия…

Принц (быстро оборачиваясь к нему). Ну, Конти? Надеюсь, еще никому не обещана?

Конти.Предназначена вам, принц, если только она пришлась вам по вкусу.

Принц.По вкусу! (Улыбаясь.) Что я еще могу сделать, Конти, как не превратить ваш образец изучения женской красоты также в образец и для себя. А тот портрет возьмите снова с собой — закажите для него раму.

Конти.Хорошо!

Принц.Самую красивую, самую богатую, какую только сможет сделать резчик. Портрет будет выставлен в моей галерее. А этот останется здесь. С наброском не стоит так церемониться; его не вывешивают, а предпочитают держать у себя. Я вам благодарен. Конти, я вам чрезвычайно благодарен. И, как было сказано, искусство в моих владениях не должно искать хлеба, пока я сам имею его. Пошлите, Конти, к моему казначею, и пусть он под вашу расписку заплатит вам за оба портрета столько, сколько вы захотите, Конти.