Жозе Эса де Кейрош - Преступление падре Амаро. Переписка Фрадике Мендеса

— Сочувствую от души. Выдающийся ум! Знаток латыни… Осторожно, тут ступенька!

Натарио побежал в собор, спотыкаясь от волнения, громко и злобно что-то бормоча. Амаро прохаживался по галерее, заложив руки за спину; глаза у него запали, лицо постарело.

— Ну что? — спросил он, торопливо идя навстречу Натарио.

— Ничего!

Амаро стиснул зубы; и по мере того как Натарио в великом возбуждении пересказывал ему свой разговор с секретарем, — и как он с ним спорил, и какие аргументы приводил, а тот трещал языком и ничего больше, — лицо соборного настоятеля все мрачнело и мрачнело; он в бешенстве выдирал кончиком зонта траву, росшую в трещинах каменных плит.

— Пустобрех! — заключил падре Натарио, махнув рукой. — Нет, на власти надеяться нечего. Это бесполезно. Теперь Либерал будет иметь дело со мной, падре Амаро! Я сотру его с лица земли, падре Амаро! Я сделаю это сам!

С того воскресенья Жоан Эдуардо ходил по Лейрии победителем: его статья наделала много шума. Было продано восемьдесят номеров сверх подписки, и Агостиньо слышал, что в аптеке на Базарной площади все говорили в один голос: «Либерал знает о долгополых всю подноготную, и вообще видно, что это малый с головой».

— Ты, брат, просто гений! — сказал Агостиньо. — Теперь пиши вторую статью.

Жоан Эдуардо был страшно доволен скандалом, который вызвала его заметка.

Он вновь и вновь перечитывал статью с гордостью почти отцовской; если бы не страх восстановить против себя Сан-Жоанейру, он бы ходил по лавкам и громко говорил: «Я автор! Заметка написана мной!» Он начал сочинять следующую корреспонденцию, поистине свирепую, и уже придумал для нее заглавие: «Дьявол в личине отшельника, или Лейрийское духовенство и XIX век».

Доктор Годиньо встретил его на Базарной площади и снизошел до того, что остановился поговорить с ним:

— Да, статья всех взбудоражила. Вы просто демон! Как отделали Брито! А я и не знал… Говорят, жена старосты очень и очень недурна…

— Ваша милость не знали?

— Не знал! И оценил вашу сатиру. Нет, вы просто демон! Но я велел Агостиньо напечатать это как заметку. Сами понимаете… Мне не годится вступать в новые драки с клерикалами. К тому же моя жена боится божьей кары… Она женщина, а женщинам приличествует быть набожными! Но про себя, в душе, я очень ценю… Особенно удался Брито. Этот прохвост хотел во что бы то ни стало провалить меня на прошлых выборах. Да, кстати! Ваше дело улаживается: в следующем месяце вы получите место в Гражданском управлении.

— Ах, сеньор доктор… Ваша милость…

— Не за что, не за что! Вы заслужили!

Жоан Эдуардо пошел в контору, трепеща от радости. Нунеса Феррала не было. Конторщик не спеша очинил перо, начал переписывать начисто какую-то доверенность, но вдруг схватил шляпу и побежал на улицу Милосердия.

Сан-Жоанейра в одиночестве шила у окна. Амелия уехала в Мореная. Не успев войти, Жоан Эдуардо закричал:

— Знаете, дона Аугуста! Я только что разговаривал с доктором Годиньо. Он говорит, что в следующем месяце я получу место…

Сан-Жоанейра сняла очки, уронила руки на колени.

— Да что вы говорите?

— Это точно! Точно! — И конторщик тер ладони, нервно посмеиваясь от радости. — Привалило счастье! Так что теперь, если Амелиазинья согласна…

— Ах, Жоан Эдуардо! — проговорила Сан-Жоанейра, переведя дух. — Вы снимаете большую тяжесть с моего сердца!.. Я-то уж думала… Даже спать не могла!

Жоан Эдуардо почувствовал, что речь пойдет о заметке. Он отнес свою шляпу в угол, положил ее на стул и снова подошел к окну, заложив руки в карманы.

— Отчего же?

— Из-за этой бессовестной статьи в «Голосе округа». Ну, что вы скажете?! Ведь это клевета! Ох! Я на десять лет постарела!

Жоан Эдуардо писал свою заметку в припадке ревности, единственно с целью «подвести под обух» падре Амаро; он совсем не подумал, что доставит неприятность обеим дамам, и теперь, видя слезы на глазах у Сан-Жоанейры, уже почти раскаивался в том, что сделал. Он уклончиво ответил:

— Да, черт их знает… Я читал.

И, желая использовать волнение Сан-Жоанейры в интересах своей любви, он продолжал, придвинув свой стул поближе к ней:

— Мне не хотелось говорить об этом, дона Аугуста, но… Знаете, Амелиазинья держала себя уж слишком непринужденно с соборным настоятелем… И Либаниньо, и обе Гансозо это видели; даже сами того не замечая. Они могли где-нибудь сболтнуть, и вот уже пошло-поехало… Я-то понимаю, что бедняжка не думала ни о чем плохом, но… Ведь вы знаете Лейрию, дона Аугуста. Сколько ехидства!

Тогда Сан-Жоанейра сказала, что будет говорить с ним, как с родным сыном: она расстроилась главным образом из-за него, Жоана Эдуардо. Ведь он мог поверить, расторгнуть помолвку… Сколько горя! Но она как порядочная женщина, как мать может положа руку на сердце сказать: между Амелией и священником не было ничего, ровным счетом ничего! Просто у бедной девочки общительный характер… А падре Амаро так обходителен, добр… Она всегда говорила: его милые манеры не могут не подкупить…

— Это верно, — прошептал Жоан Эдуардо повесив голову и кусая ус.

Сан-Жоанейра, глядя конторщику в глаза, легонько прикоснулась рукой к его колену:

— И вот что. Может мне и не следовало бы это говорить, но девочка по-настоящему любит вас, Жоан Эдуардо.

У конторщика сердце запрыгало от волнения.

— А я-то! — сказал он. — Вы же знаете, дона Аугуста, я люблю ее без памяти… И что мне эта статья!

Тогда Сан-Жоанейра вытерла глаза передником. Ах, она так рада! Она же всегда говорила: второго такого сердца нет во всей Лейрии!

— Ведь я вас, как сына, люблю!

Жоан Эдуардо был тронут.

— В чем же дело? Сыграем свадьбу, и все они прикусят языки…

Он встал и произнес с шутливой торжественностью:

— Сеньора дона Аугуста! Я имею честь просить руки вашей дочери.

Она засмеялась, а Жоан Эдуардо, в порыве сыновних чувств, поцеловал ее в лоб.

— Поговорите сегодня же с Амелиазиньей, — сказал он, уходя. — Я приду к вам завтра, и конец всем печалям…

— Благодарение господу Богу! — воскликнула Сан-Жоанейра, снова принимаясь за шитье со вздохом глубокого облегчения.

Как только Амелия вернулась из Моренала, Сан-Жоанейра, накрывавшая на стол, сказала ей:

— Здесь был Жоан Эдуардо.

— А!

— Мы с ним поговорили…

Амелия молча складывала свой шерстяной шарф.

— Он жаловался…

— На что? — спросила она, краснея от стыда.

— На что? На то, что в городе много болтают об этой статье. Все задают один вопрос: кто эти «неопытные девушки», о которых говорит газета? Ответ только один: кому же и быть, как не дочке Сан-Жоанейры с улицы Милосердия! Бедный Жоан говорит, что места себе не находил… Но по своей деликатности он молчал… И наконец…