Марсель Швоб - Книга Монеллы

Ее носик сморщился, брови сошлись, рот вытянулся, и она стала плакать.

— Оставь меня, оставь меня! Я не хочу больше оставаться с тобой. Ступай. Я должна плакать из-за тебя. Я лучше вернусь к мадмуазель.

Потом она стала печально собирать вещи.

— Моя чудная катушка потерялась, — сказала она. — А я хотела вышить платьице Лили!

Из немилосердно раскрытого кармана ее коротенькой юбочки виднелась правильная фарфоровая головка с чудным париком светлых волос.

— Идем, — шепнул ей юнга. — Я уверен, что твоя мадмуазель уже ищет тебя.

Девочка дала вести себя, продолжая утирать глаза кулачками, выпачканными в чернилах.

— Что это сегодня опять? — спросил юнга. — Вчера ты уже не хотела.

— Она меня побила палкой от метлы, — сказала девочка, сжав губы. — Побила и заперла в угольный сарай с пауками и разной гадостью. Когда я вернусь, я положу метлу ей в кровать, я подожгу угольями ее дом и убью ее ножницами. Да. (Она надула губки). О! уведи меня, уведи меня далеко, чтоб я ее больше не видела. Я боюсь ее острого носа и ее очков. Я хорошо ей отомстила перед тем, как ушла. Представь себе, у нее на камине были портреты ее папы и мамы, в бархатных рамках. Старичье; не то, что моя мамочка. Да ты не можешь этого знать. Я их вымазала щавельной солью. Они будут ужасны. Так, хорошо ей! Ты мог бы, по крайней мере, мне ответить.

Юнга смотрел на море. Оно было темное и в тумане. Завеса дождя застилала всю бухту. Не видно было больше ни под- водных камней, ни буев. Минутами влажный саван, сотканный из льющихся нитками капель, дырявился кучками черных водорослей.

— Сегодня ночью нельзя будет пуститься в море, — сказал юнга. Нужно будет пойти в таможенный сарай: там есть сено.

— Я не хочу, там грязно! — крикнула девочка.

— Так как же? — сказал юнга. — Тебе разве хочется увидеться с твоей мадмуазель?

— Эгоист! — сказала девочка, заплакав навзрыд. — Я не знала, что ты такой. Боже мой, если б я знала! И как это я тебя со- всем, совсем не знала.

— Что ж? ты могла ведь не пойти. А кто звал меня тогда утром, когда я шел по дороге?

— Я? О, лгун! Я б не пошла, если б ты мне не сказал. Я боялась тебя. Я хочу вернуться. Я не хочу спать на сене. Я хочу в мою кроватку.

— Делай как хочешь, — сказал юнга.

Она пошла дальше, пожимая плечиками. Через минуту она сказала:

— Если я иду с тобой, так только потому, что промокла; уверяю тебя.

Сарай стоял на самом берегу, и с клочьев соломы, торчавших из-под дерна его крыши, тихонько стекала дождевая вода. Они оттолкнули от входа доску. В глубине было что-то вроде алькова, образованного крышками ящиков и наполненного сеном. Девочка села. Юнга укутал ей ноги по колени сухою травой.

— Это колет, — сказала она.

— Это греет, — сказал юнга.

Он уселся у дверей и следил за погодой. Сырость пронимала его дрожью.

— Тебе не холодно, по крайней мере? — сказала девочка. — Ты еще заболеешь потом, что я тогда стану делать!

Юнга покачал головой. Они сидели молча. Несмотря на то, что небо было закрыто тучами, чувствовалось наступление сумерек.

— Я голодна, — сказала девочка. — Сегодня у мадмуазель на ужин жареный гусь с каштанами. О! ты-то ни о чем не подумал. Я принесла пирожки с мясом. Из них сделалась каша. На! возьми!

Она протянула руку. Пальцы ее прилипли к холодному тесту.

— Я пойду поискать крабов, — сказал юнга. — Они водятся там, у Черных камней. Я возьму таможенную лодку внизу.

— Мне будет страшно одной.

— Ты не хочешь кушать?

Она ничего не ответила.

Юнга отряхнул с своей блузы солому и вышел. Серый дождь окутал его. Она услышала его шаги, шлепающие по грязи.

Потом были сильные порывы ветра и торжественная, ритмическая тишина ливня. Мрак становился все сильней и все грустней. Час ужина у мадмуазель прошел. Там под висячими масляными лампами все спали в белых кружевных постелях. Несколько чаек криком предвещали бурю. Вихрь за кружился, и морские валы стали бомбардировать расселины утеса. В ожидании своего ужина девочка уснула. Немного спустя она проснулась. Юнга, должно быть, играл с крабами. Какой эгоист! Она прекрасно знала, что лодки всегда плавают по воде. Люди тонут только, если у них нет лодки.

— Я его хорошо проведу; пусть думает, что я сплю, — сказала она себе. — Я ему не отвечу ни одного слова, я притворюсь. Это будет отлично!

Поздней ночью она проснулась под зажженным фонарем. Какой-то человек в плаще с остроконечным капюшоном нашел ее, свернувшуюся в комок, как мышка. Его мокрое лицо блестело при свете фонаря…

— Где лодка? — спросил он.

А она негодующе крикнула:

— О! я так и знала! я была уверена! Он не нашел мне крабов и потерял лодку!

— Это ужасно, — сказала девочка. — Из этого сочится белая кровь.

Она отрезала своими ногтями зеленые головки маков. Ее маленький товарищ спокойно смотрел на нее. Они играли в разбойников в темной каштановой аллее, бомбардировали розы свежими каштанами, снимали с них зеленую молодую скорлупу, клали мяукающего котенка на колья изгороди. В темной глубине запущенного сада, где росло огромное дуплистое дерево, был остров Робинзона. Садовый ручной насос служил военным орудием на случай нападения дикарей. Травы с длинными, черными головками, взятые в плен, обезглавливались. В колодезном ведре несколько синих и зеленых жуков, схваченных на охоте, с трудом шевелили свои отяжелевшие надкрылья. Они изрыли песок аллей, проводя по ним в боевом строе свои войска. Только что на лужайке они приступом взяли поросший травою холмик. Заходящее солнце обливало их сиянием славы.

Немного уставши после боя, они основались на завоеванных позициях и наслаждались созерцанием багровой дымки, окутывавшей даль.

— Если б я был Робинзоном, а ты Пятницей, и если б внизу был большой плоский берег, мы бы пошли искать на песке следы людоедов.

Она подумала и спросила:

— Робинзон бил Пятницу, чтоб он слушался его?

— Я уже не помню; но они били старых гадких испанцев и дикарей из страны Пятницы.

— Мне не нравятся эти истории, — сказала она, — это игры для мальчиков. Уже скоро ночь. Знаешь что? Если бы так поиграть в сказки: нам тогда будет страшно вправду.

— Вправду?

— Постой, разве ты думаешь, что великан-людоед с длинными зубами не приходит каждый вечер в лесную чащу?

Он посмотрел на нее и защелкал челюстями:

— И когда он кушал семь маленьких принцесс, он делал: гам, гам, гам!.

— Нет, не это, — сказала она, — тут можно быть только Великаном или Мальчиком-с-Пальчик. Никто не знает имени маленьких принцесс. Хочешь, я буду Спящей Красавицей в замке, и ты придешь меня разбудить. Нужно будет поцеловать меня очень, очень сильно. Ты знаешь, принцы целуют ужасно.