Марсель Швоб - Книга Монеллы

— Сырое тесто! — сказал нищий. — Мне дали хлеба. Покорно благодарю, барышня.

— А что бы вы сделали, если б у вас не было хлеба? Я, если б я была так стара, я утопилась бы. Утопленники, должно быть, очень счастливы. Они, должно быть, очень красивы. Мне очень вас жаль, бедняжка.

— Бог с тобой, добрая барышня, — сказал старик. — Я очень устал.

— И вы будете голодны сегодня вечером, — крикнула ему вдогонку Мадж, когда он спускался по склону холмика. — Не так ли, любезнейший, вы будете голодны? Надо будет скушать ваш хлеб. Надо будет его вымочить в пруде, если у вас плохие зубы. Пруд очень глубок.

Мадж долго прислушивалась к отзвуку его шагов, пока они не стихли совсем. Она тихонько вынула из муки хлеб и стала осматривать его. Это был простой деревенский черный хлеб; теперь он был покрыт белыми пятнами.

— Фи! — сказала она. — Если б я была бедной, я бы крала белые булки в больших, богатых булочных.

Когда мельник вернулся домой, Мадж лежала на спине головой в куче зерна. Она обеими руками прижимала к груди ломоть хлеба; выпучив глаза, надув щеки, выставив меж стиснутых зубов кончик фиолетового языка, она старалась изобразить, каким, по ее представлению, должен быть утопленник.

После ужина Мадж сказала:

— Хозяин, правда ль, что когда-то, давно, давно, на этой мельнице жил огромный великан, который делал себе хлеб из костей мертвецов?

Мельник ответил:

— Это сказки. Но под холмом есть каменные погреба, которые какое-то общество хотело у меня купить для раскопок. Вот еще! Я еще, пожалуй, стану для них ломать мельницу. Пускай они себе роются в старых могилах по своим городам. Там довольно этой гнили.

— Они должно быть, трещали, кости-то мертвецов, что? — сказала Мадж. — Громче, чем ваше зерно, хозяин! И великан делал из них хороший хлеб, очень хороший: и он его кушал — да, он его кушал.

Мальчик Жан пожал плечами. Кряхтенье мельницы стихло. Ветер больше не надувал крыльев. Два круглых каменных зверя перестали бороться. Один молча давил другого.

— Хозяин! — продолжала Мадж. — Жан мне когда-то сказал, что утопленников можно найти, взяв хлеб с живым серебром. Делают дырочку в корке и льют туда живое серебро. Хлеб бросают на воду и он останавливается как раз над тем местом, где лежит утопленник.

— Не знаю! — сказал мельник. — Впрочем, молодым барышням нечего этим заниматься. Что это еще за россказни, Жан!

— Мадмуазель Мадж сама меня спросила, — ответил мальчик.

— Я положу охотничьей дроби, — сказала Мадж. — Здесь нет живого серебра. Может быть, в пруду найдется утопленник.

Она подождала у дверей, пока стемнело, под передник она спрятала хлеб нищего, в кулачке зажала мелкую дробь.

Нищий должен был быть голоден. Он утопился в пруде. Она вытащит его тело и, как великан, сможет смолоть муку и вымесить тесто из костей мертвеца.

У соединения этих двух каналов был высокий, черный шлюз; на зеленую стоячую воду падала хмурая тень его стен; ветер стучал ставнями хижины шлюзного надзирателя, сколоченной из смоленых досок, не скрашенной ни одним цветочком; через полуоткрытые двери виднелось худенькое, бледное личико девочки, с растрепанными волосами, в юбочке, тесно обтягивавшей ее ножки. На берегу канала колыхалась крапива; в воздухе роями летали крылатыя осенние семена и поднимались порою низкие клубы белой пыли. Хижина казалась пустой; полоса желтеющей травы терялась вдали; весь пейзаж наводил тоску.

Короткий день догорал. Послышалось пыхтение буксирного пароходика. Он показался за шлюзом; из обитой жестью дверцы лениво глядело лицо кочегара, испачканное углем; за ним по воде тянулась длинная цепь. Потом, покойно качаясь, шла широкая и плоская баржа темно-коричневого цвета; посередине ее стоял чистенький домик с круглыми, обожженными стеклами; красные и желтые вьюнки ползали вокруг окошек, а по обе стороны порога стояли деревянные корыта, наполненные землей, с ландышами, резедою и геранью.

Человек, полоскавший у борта баржи свою рубаху, сказал державшему багор:

— Мао, а не перекусить ли нам чего до шлюза?

— Идет, — ответил Мао.

Он отложил в сторону багор, перешагнул через груду свернутых кольцом канатов и уселся между цветочными ящиками. Товарищ хлопнул его по плечу, вошел в белый домик и принес сверток, обернутый в жирную бумагу, длинный хлеб и глиняную кружку. Ветер унес замасленную обертку на пучки ландышей. Мао схватил ее и бросил в сторону шлюза. Она полетела и упала к ногам девочки.

— Эй, там, наверху, хорошего аппетита, — крикнул другой. — А мы здесь, того, обедаем.

Он прибавил:

— Индеец, честь имею представиться, землячка. Можешь сказать ребятам, что мы проехали мимо.

— Не валяй дурака, Индеец, — сказал Мао. — Оставь в покое эту молодку. Мы его так называем на шаландах, мадмуазель, потому — у него кожа смуглая.

А тонкий, хилый голосок ответил:

— Куда вы плывете, баржа?

— Везем уголь на юг, — крикнул Индеец.

— Туда, где солнце? — сказал голосок.

— Столько его, что ажно выдубило кожу старичку, — ответил Мао.

А голосок снова, помолчав с минутку:

— Хотите меня взять с собою, баржа?

Мао перестал жевать свой хлеб. Индеец поставил свою кружку, хохоча.

— Вишь ее — «баржа»! — сказал Мао. — Мадмуазель Барженка! А твой шлюз? Посмотрим завтра утром. Папа не будет доволен.

— Рано, значит, стареются в этих местах? — спросил Индеец.

Голосок ничего больше не сказал, и худенькое, бледное личико исчезло в хижине.

Ночь сомкнула стены каналу. Зеленая вода поднялась в шлюзных воротах. В густом мраке виднелся лишь бледный огонек свечки за красно-белыми занавесками в домике на барже. Слышался мерный плеск воды о киль, и баржа подымалась, качаясь. Незадолго до рассвета скрипнули крюки, лязгнули цепи, шлюз открылся, и судно поплыло дальше за тяжело дышавшим пароходиком. Когда на круглых окошках заиграли отблески первых красных рассветных туч, баржа уже оставила позади себя эти угрюмые берега, где холодный ветер веет над крапивой.

Индейца и Мао разбудил нежный свирельный, щебечущий лепет и мелкое, частое постукивание в стекла.

— Эй, старик, воробьям холодно было эту ночь, — сказал Мао.

— Нет, — отозвался Индеец, — это воробка: малыш со шлюза. Честное слово — это она. Милашка!

Они не могли удержаться от улыбки. Девочка, облитая красным светом зари, говорила своим тоненьким, певучим голоском:

— Вы мне позволили прийти завтра утром. Теперь завтра утром. Я еду с вами в солнце.

— В солнце? — спросил Мао.

— Да, — продолжала крошка. — Я знаю. Там есть мушки зеленые и мушки голубые, которые светят ночью; там есть птички величиной с ноготок, они живут на цветочках; там виноград вьется вокруг деревьев; там есть хлеб на ветках и молоко в орехах и лягушки, которые лают, как большие собаки и еще… такие… что ходят в воде, че… чере… черешни — нет — зверьки, которые прячут голову под скорлупу. Их кладут на спину. Из них делают суп. Чере… черешни. Нет… я не знаю… помогите мне.