Педро Аларкон - Треугольная шляпа, Пепита Хименес, Донья Перфекта, Кровь и песок

Торопливо вошел дон Иносенсио. Искаженное лицо каноника свидетельствовало о том, что душа его, посвятившая себя благочестию и занятиям латынью, была не так спокойна, как обычно.

— Дурные вести, — сказал он, положив на стул шляпу и развязав шнурки своей мантии.

Донья Перфекта побледнела.

— Идут аресты, — добавил дон Иносенсио, понизив голос, словно под каждым стулом сидело по солдату. — Несомненно, они подозревают, что здешний люд не собирается терпеть их дурацкие шуточки, вот они и ходят из дома в дом, хватая всех, кто прославился своей храбростью…

Донья Перфекта упала в кресло и изо всех сил впилась пальцами в его деревянные ручки.

— Но еще нужно, чтобы они позволили себя арестовать, — заметила Ремедиос.

— Многим из них… очень многим, — сказал дон Иносенсио с выражением величайшей похвалы, обращаясь к сеньоре, — удалось бежать, и они отправились с оружием и лошадьми в Вильяорренду.

— А Рамос?

— В соборе мне сказали, что именно Рамоса ищут усерднее всего… Ах, боже мой! Хватать подобным образом несчастных, которые не сделали ничего плохого… Я просто не знаю, как честные испанцы терпят все это. Сеньора, рассказывая вам об арестах, я забыл сказать, что вам нужно сейчас же идти домой.

— Иду, сейчас же… Неужели эти бандиты могут устроить обыск в моем доме?

— Возможно. Сеньора, нас постигло горе, — торжественно и взволнованно провозгласил дон Иносенсио. — Боже, смилуйся над нами.

— У меня дома полдюжины хорошо вооруженных людей, — заявила донья Перфекта, меняясь в лице. — Неужели их тоже могут арестовать? Какое беззаконие!

— Да, уж, наверно, сеньор Пинсон не упустит случая донести на них. Сеньора, повторяю, нас постигло горе. Но бог поможет невинным.

— Я ухожу. Не забудьте зайти ко мне.

— Непременно, сеньора, как только закончу урок… Думаю, впрочем, что из-за тревожного положения в городе никто из учеников сегодня не придет в школу; но, состоится или не состоится урок, я все равно зайду к вам… Сеньора, не выходите сегодня одна! По улицам бродят эти наглые бездельники-солдаты, я боюсь за вас… Хасинто, Хасинто!

— Не беспокойтесь, я пойду одна.

— Пусть вас проводит Хасинто, — сказала мать молодого адвоката. — Он, должно быть, уже встал.

Послышались торопливые шаги Хасинто, который бегом спускался по лестнице с верхнего этажа. Лицо его было красно, он тяжело дышал.

— Что случилось? — спросил его дон Иносенсио.

— В доме сестер Троя, — заявил юнец, — в доме этих, как их… значит…

— Ну, говори же, говори.

— Там Кабальюко.

— Где? Наверху? В доме Троя?

— Да… Он говорил со мной с крыши: опасается, что и там до него доберутся.

— Вот скотина!.. Этот кретин наверняка попадется, — воскликнула донья Перфекта, раздраженно топнув ногой.

— Он хочет спуститься сюда. Просит, чтобы мы его спрятали.

— Здесь?

Дядя и племянница переглянулись.

Пусть спускается! — резко бросила донья Перфекта.

— Сюда? — спросил дон Иносенсио, скорчив недовольную гримасу.

— Сюда, — ответила донья Перфекта. — Ни в каком другом доме он не будет в большей безопасности.

— Тут ему в случае надобности легко будет выпрыгнуть из окна моей комнаты, — заметил Хасинто.

— Ну, если это необходимо…

— Мария Ремедиос, — сказала донья Перфекта, — если его арестуют, все пропало.

— Пусть я дура и простушка, — ответила племянница каноника, положив руку на грудь и удерживая вздох, который она уже готова была испустить, — но его не арестуют.

Донья Перфекта быстро вышла из комнаты, и вскоре в кресле, на котором обычно сочинял свои проповеди дон Иносенсио, уже сидел, развалившись, Кабальюко.

Неизвестно, каким образом эти сведения дошли до генерала Батальи, но несомненно, что наш умный воин знал о перемене настроения в Орбахосе. Поэтому в описываемое утро он приказал посадить в тюрьму всех тех, кого мы, на нашем языке, богатом терминами, взятыми из эпохи повстанческой борьбы, называем людьми на примете. Великий Кабальюко спасся чудом, укрывшись в доме сестер Троя, но, не считая себя там в безопасности, он перешел, как мы видели, в святой и свободный от подозрений дом доброго каноника.

Вечером войска, занявшие ряд важных пунктов, тщательно проверяли всех, кто входил и выходил из города, но Рамосу удалось ускользнуть, обойдя все ловушки, если только ему действительно пришлось их обходить. Это вконец взбудоражило население, и множество местных жителей на хуторах близ Вильяорренды стали готовиться к бунту — делу весьма трудному. По вечерам они сходились, а днем расставались. Рамос прошелся по окрестностям, собрал людей и оружие, и так как на территории Вильяхуана-де-Наара действовали летучие отряды, искавшие братьев Асеро, наш рыцарь в короткое время добился больших успехов.

По ночам с величайшим риском он храбро пробирался в Орбахосу, прокладывая себе путь при помощи хитрости, а возможно, и подкупа. Его популярность и поддержка, которой он пользовался в городе, до известной степени охраняли его, и мы, не боясь впасть в ошибку, можем сказать, что войска разыскивали этого доблестного рыцаря не столь усердно, как других, гораздо менее значительных представителей местного населения. В Испании, особенно во время войн, которые всегда носят здесь деморализующий характер, часто имеет место это отвратительное попустительство по отношению к деятелям крупного масштаба, между тем как мелких людишек безжалостно преследуют. Итак, пуская в ход свою смелость, подкуп или какое-либо другое средство, Кабальюко проникал в Орбахосу, набирал в свои отряды все больше и больше народу, накапливал оружие и деньги. В целях безопасности он не заходил к себе домой; у доньи Перфекты бывал очень редко — лишь когда приходилось обсуждать какие-либо важные планы — и ужинал обычно у друзей, чаще всего у какого-нибудь почтенного священника, а главным образом, у дона Иносенсио, который предоставил ему убежище в то роковое утро.

Между тем Баталья телеграфировал правительству и сообщил, что он раскрыл мятежный заговор и арестовал его зачинщиков, а те немногие, кому удалось ускользнуть от него, бежали и рассеялись по окрестностям, подвергаясь активному преследованию наших колонн .

Нет ничего более увлекательного, чем поиски причин интересующих, изумляющих или смущающих нас событий, и нет ничего более приятного, чем то чувство, которое овладевает нами, когда мы находим эти причины. Когда мы наблюдаем скрытую или явную борьбу бушующих страстей и, движимые естественным стремлением к индуктивному исследованию, которое всегда сопровождает процесс наблюдения, наконец раскрываем тайный источник этой бурной реки, мы чувствуем приятное удовлетворение, сходное с тем, какое испытывают географы, открывающие новые земли.