Педро Аларкон - Треугольная шляпа, Пепита Хименес, Донья Перфекта, Кровь и песок

Богатый скотовод, один, без провожатых разъезжавший верхом по лугам, где паслись его быки, верно, не раз встречался на дороге с Плюмитасом, сам того не зная. Среди пустынной равнины без признаков жилья на горизонте ему иной раз попадался бедно одетый всадник, который с почтительным видом, но не теряя достоинства, произносил, подымая руку к засаленной шляпе:

— Да хранит вас бог, сеньор маркиз.

Рассказывая о Плюмитасе, маркиз поглядывал на Гальярдо, который с пылом неопытного новичка возмущался бездействием властей, не умевших оградить собственников от посягательств разбойника.

— Как бы в один прекрасный день он не заглянул к тебе в Ринконаду, паренек, — говорил иногда маркиз со свойственной андалузцам спокойной важностью.

— Будь он проклят!.. На что он мне нужен, сеньор маркиз? Для чего только правительство берет с нас налоги!..

Нет, он не желал бы встретиться с грабителем, разъезжая по своим владениям. Хуан отважен в поединке с быком; да, на арене он не щадит своей жизни; но преступник, убивающий людей, внушал ему чувство тревоги.

Семья Гальярдо охотно жила на ферме. После многих лет, проведенных в убогих городских лачугах, сеньоре Ангустиас нравилась деревенская жизнь. Кармен тоже отлично себя чувствовала в Ринконаде; женщина хозяйственная, она любила присматривать за полевыми работами и испытывала глубокую радость при мысли о принадлежащих ей обширных владениях. Да и детям шорника, маленьким племянникам, смягчавшим горечь ее бесплодного брака, был полезен деревенский воздух.

Отправив семью на ферму, Гальярдо пообещал и сам в скором времени присоединиться к ней, но под разными предлогами откладывал свой приезд. Он жил в городе вдвоем с Гарабато на правах холостяка, что давало ему полную свободу в его отношениях с доньей Соль.

Хуан считал это время лучшим в своей жизни. Случалось, он забывал даже о существовании Ринконады и ее обитателей.

Верхом на горячих лошадях он выезжал вместе с доньей Соль, в тех же костюмах, в которых они были в день знакомства, иногда вдвоем, иногда в сопровождении дона Хосе, который своим присутствием несколько умерял негодование общества, осуждавшего эту открытую связь. Они отправлялись в окрестные луга, где паслись быки, или в загоны маркиза дразнить телят, и донья Соль, страстно любившая опасность, приходила в радостное возбуждение, когда молодой бычок, не страшась острого копья, смело бросался на нее, вынуждая Гальярдо спешить к ней на помощь.

В те дни, когда предстояла погрузка быков для арен, которые давали сверх обычной программы корриду в конце зимы, они отправлялись на станцию Эмпальме.

Донья Соль с любопытством оглядывала этот крупнейший пункт погрузки быков. Близ железной дороги, ожидая отправки, начинавшейся перед летними корридами, стояли в ряд просторные загоны — десятки огромных деревянных клеток на колесах с двумя поднимающимися воротами.

Эти ящики колесили по всему Полуострову, развозя свирепых быков на дальние арены, и возвращались опустевшими, чтобы принять новых путешественников.

Обманом и хитрыми уловками человек превратил в ходкий товар животных, выросших среди привольных равнин. Отобранных для отправки быков гнали по широкой пыльной дороге, огороженной по обеим сторонам колючей проволокой. Их гнали с дальних пастбищ до станции Эмпальме, заставляя мчаться во весь дух, — при быстром беге легче обмануть животных.

Впереди верхом на лошадях скакали галопом управляющие и пастухи с пикой на плече; позади них бежали старые, опытные вожаки стада, прикрывая загонщиков своими огромными рогами. А следом за вожаками шли заранее обреченные на смерть боевые быки, «хорошо укрытые», другими словами — окруженные смирными быками, не дававшими им сбиться с дороги, и ловкими пастухами, вооруженными пращой и готовыми на всем скаку угостить метким ударом по рогам отделившегося от стада быка.

Доскакав до загонов, передние всадники расступались, и окутанное облаком пыли стадо с ревом, топотом копыт и звоном колокольчиков бурным потоком устремлялось в загон, и ворота мгновенно закрывались за последним промчавшимся животным. Сидя верхом на стенах и перегнувшись через ограду галереи, люди размахивали шляпами и подгоняли быков громкими возгласами. Быки проносятся через первый корраль, словно по лугу, еще не догадываясь о том, что свобода потеряна. Покорные пастухам вожаки, хорошо зная, что от них требуется, подаются в сторону, едва пройдены ворота, и бурный поток храпящих за их спинами животных проносится дальше. В недоумении и нерешительности останавливаются они перед стеной второго корраля, а попятившись, натыкаются на запертые ворота.

Тогда начинается погрузка. Размахивая плащами, понукая быков криками и острием гаррочи, пастухи гонят их в узкий проход, поперек которого стоит вагон с поднятыми дверцами. Он похож на небольшой тоннель, а позади него, в коррале, поросшем травой, мирно пасутся вожаки, точь-в-точь как на далеком родном пастбище, воспоминание о котором зовет и манит.

Осторожно, словно чуя опасность, бык идет вперед и недоверчиво ступает на покатый трап, ведущий вверх, в клетку на колесах. Он угадывает притаившуюся в клетке угрозу, но ничего не поделаешь. Сзади его подгоняет непрерывный град уколов; по сторонам два ряда людей, перегнувшись через перила галереи, свистят и хлопают в ладоши. С крыши клетки, где спрятаны плотники, готовые опустить дверцы, свешивается красный лоскут, развеваясь в светлом четырехугольнике по другую сторону вагона. Уколы гаррочи, громкие крики, пляшущий перед глазами яркий лоскут и вид мирно пасущихся собратьев в конце прохода, — все заставляет быка решиться на смелый шаг: сотрясая своей тяжестью доски трапа, он устремляется вперед, но едва попадает в клетку, как дверца опускается, и, прежде чем он успеет повернуть назад, входные ворота тоже захлопываются.

Лязг засовов — и в тесной ловушке, где животное может лишь лежать, подогнув ноги, воцаряются мрак и тишина. Через отдушину в крыше на пленника падают охапки сена, и походная тюрьма катится на колесах до ближайшей железнодорожной станции, а в узком проходе ставится новая клетка, и обман повторяется до тех пор, пока не кончится погрузка всех животных, отобранных для корриды.

Донья Соль в ненасытной погоне за экзотикой с восторгом следила за всеми выработанными в этом деле уловками и не прочь была взять на себя роль управляющего или пастуха. Ее привлекала жизнь под открытым небом, ей нравилось скакать по бескрайним равнинам впереди грозных рогов и могучих голов свирепых животных, нравилось ощущать позади себя дыхание смерти. В ее душе жила страсть к кочевой жизни, наследие тех далеких времен, когда, не ведая о богатствах, скрытых в недрах земли, наши предки занимались скотоводством и не знали иного существования. Быть пастухом, пастухом при стаде быков — вот самая волнующая и героическая жизнь.