Томас Гарди - Вдали от обезумевшей толпы

— Перешла на рысь, — весело отозвался Когген. — Дайте срок, мы их перехватим!

Они проскакали во весь дух еще две-три мили.

— Одну минутку! — воскликнул Когген. — Посмотрим, каким ходом она брала этот пригорок. Это многое нам скажет.

Он чиркнул спичкой по своим крагам, и началось обследование.

— Урра! — вырвалось у Коггена. — Она тащилась в гору шажком — трюх, трюх! Бьюсь об заклад, еще миля-другая, и мы застукаем их!

Промчались еще три мили, все время прислушиваясь. Нельзя было уловить ни единого звука, кроме глухого шума воды, падавшей в запруду сквозь промоину в плотине, и невольно рождались мрачные мысли о том, как просто уйти из жизни, бросившись в воду. Когда они подъехали к повороту, Габриэль соскочил с лошади. Теперь следы были единственной путеводной нитью, и приходилось тщательно их разглядывать, чтобы не смешать с другими отпечатками, только что появившимися на дороге.

— Что бы это было?.. А! Догадываюсь! — проговорил Габриэль, взглянув на Коггена, водившего спичкой над следами у самого перекрестка. Джан устал не меньше загнанных лошадей, но упорно рассматривал загадочные отпечатки. На этот раз виднелись следы только трех подков. Вместо четвертой — маленькая впадина. Так повторялось и дальше.

Он сморщил лоб и протяжно свистнул: «Фью!»

— Охромела, — сказал Оук.

— Да. Красотка охромела. На левую переднюю, — медленно добавил Когген, не сводя глаз со следов.

— Едем дальше! — воскликнул Габриэль, вскакивая на взмыленного коня.

Дорога почти повсюду была в хорошем состоянии и не уступала любому большаку, хотя это был самый обыкновенный проселок. Сделав последний поворот, они выехали на дорогу, ведущую в Бат. Когген воспрянул духом.

— Здесь мы его и сцапаем! — воскликнул он.

— Где?

— У Шертонской заставы. У этих ворот сторож такой соня, каких не сыщешь во всей округе, до самого Лондона. Звать его Дэн Рендал. Я знавал его, когда он служил еще на Кэстербриджской заставе. Лошадь охромела, да еще застава, дело наше верное!

Теперь они ехали медленно, с большой оглядкой. Они не проронили ни слова, пока не увидели перед собой на темном фоне листвы пять белых перекладин шлагбаума, преграждавших путь.

— Тсс! Подъехали, — прошептал Габриэль.

— Сворачивайте на траву, — бросил Когген.

Какой-то темный предмет резко выделялся на самой середине белого шлагбаума. Раздавшийся оттуда крик нарушил глубокое молчание ночи:

— Эй! Эй! Откройте ворота!

Очевидно, то был уже повторный окрик, хотя до сих пор они ничего не слышали, ибо не успели они подъехать, как дверь сторожки отворилась и оттуда вышел полуодетый сторож с фонарем в руке. Лучи фонаря выхватили из мрака всю группу людей.

— Не открывайте ворот! — гаркнул Габриэль. — Он украл лошадь!

— Кто? — спросил сторож.

Габриэль взглянул на человека, сидевшего в двуколке: это была женщина… больше того, это была сама Батшеба.

При звуках его голоса она поспешно отвернулась, пряча лицо в тень. Однако Когген успел ее разглядеть.

— Да это хозяйка… Лопни мои глаза! — пробормотал он, совсем сбитый с толку.

Да, то была Батшеба, и она тотчас же прибегла к уловке, что всегда удавалось ей в критические минуты, если только ею не владела любовь, — она скрыла свое удивление под маской хладнокровия.

— Скажите, Габриэль, — невозмутимо спросила она, — куда это вы направляетесь?

— Мы думали… — начал было Габриэль.

— Я еду в Бат, — прервала она его, обнаруживая присутствие духа, которому Габриэль мог бы сейчас позавидовать. — Мне пришлось отправиться туда по важному делу, и я не смогла навестить Лидди. Что это вы вздумали гнаться за мной?

— Мы решили, что лошадь украдена.

— Этого еще не хватало! Что за глупость! Как же вы не сообразили, что это я взяла лошадь и двуколку! Мне так и не удалось разбудить Мэриен, хотя я добрых десять минут барабанила в ее окно. К счастью, я нашла ключ от каретного сарая и больше никого не стала беспокоить. Неужели же вы не догадались, что это сделала я?

— Как же нам было догадаться, мисс?

— Ну, положим, что так… Ой, да это лошади фермера Болдвуда! Великий боже! Что же это вы наделали, какую неприятность мне причинили! Стоит леди выйти за порог, как ее начинают преследовать, словно какого-нибудь жулика.

— Да откуда же было нам знать, раз вы не изволили никого оповестить? — вырвалось у Коггена. — А по правилам общества леди не положено разъезжать в этакое неурочное время.

— Я известила вас, и вы узнали бы утром. Я написала мелом на воротах каретного сарая, что приходила за лошадью и двуколкой, никого не добудилась, уехала и скоро вернусь.

— Помилуйте, мэм, да разве нам разглядеть было в потемках?

— В самом деле, — согласилась девушка. Сперва она рассердилась, но по своей рассудительности быстро оценила исключительную преданность работников. Она прибавила с ласковыми нотками в голосе: — От души благодарю вас за ваше усердие, только напрасно вы взяли лошадей мистера Болдвуда.

— Красотка охромела, мисс, — заметил Когген. — Как же вы дальше-то поедете?

— В копыте застрял камешек — только и всего. Я слезла, не доезжая заставы, и вытащила его. Благодарю вас, я хорошо умею править. К рассвету доберусь до Бата. Пожалуйста, возвращайтесь домой!

Батшеба повернула голову, и в лучах фонаря сверкнули ее быстрые яркие глаза. Выехав из ворот, двуколка канула в таинственную тень нависших ветвей. Когген и Габриэль поворотили лошадей и поскакали обратно по той же дороге, овеянные бархатным воздухом июльской ночи.

— А чудную выкинула она штуку, верно, Оук? — проговорил Когген, сгорая от любопытства.

— Да, — кратко отозвался Габриэль.

— Ей за ночь нипочем не добраться до Бата.

— Слушайте, Когген, пожалуй, лучше нам помалкивать об этой ночной передряге.

— Мне тоже так думается.

— Вот и ладно. К трем часам мы будем на ферме и тихонько проберемся в дом.

Сидя в тот вечер у дороги, Батшеба долго размышляла с тревогой в сердце и наконец пришла к заключению, что существует лишь два выхода из создавшегося отчаянного положения. Первый — не допускать Троя в Уэзербери, пока не остынет ярость Болдвуда; второй — внять увещаниям Оука и гневным обличениям Болдвуда и навсегда порвать с Троем.

Увы! Разве могла она погасить в своем сердце вспыхнувшую любовь, оттолкнуть его, заявив, что он ей не мил, что она не желает его видеть и умоляет его пробыть до конца отпуска в Бате, не появляться в Уэзербери и не встречаться с ней?

Как это было бы ужасно! Все же она допускала такой выход, позволяя себе, однако, по-девичьи помечтать о том, какая счастливая выпала бы ей доля, если бы Трой был на месте Болдвуда и стезя любви совпала со стезей долга. Потом она принималась терзаться мыслью, что Трой позабыл ее и стал возлюбленным другой. Ведь она поняла натуру Троя, и ее пугало его непостоянство; но, на беду, ее любовь не ослабевала при мысли, что он ее разлюбит, напротив, от этого он становился ей еще дороже.