Томас Гарди - Вдали от обезумевшей толпы

Внезапно она вскочила на ноги. Она должна поскорей с ним увидеться! Она станет умолять его, чтобы он помог ей развязать этот узел! Писать ему в Бат уже было поздно, да он и не послушался бы ее!

Упустила ли Батшеба из виду тот факт, что рука возлюбленного никак не может служить опорой, когда принято решение расстаться с ним? Или же она лукавила сама с собою, с замиранием сердца помышляя о том, что, приехав для рокового объяснения, во всяком случае, сможет лишний раз с ним повидаться?

Уже совсем стемнело, было около десяти часов. Чтобы осуществить свой замысел, ей оставалось одно: отказаться от посещения Лидди в Иелбери, вернуться на ферму в Уэзербери, запрячь лошадь в двуколку и помчаться в Бат. Сперва она сильно колебалась — путь был чрезвычайно утомительный даже для сильной лошади, и она не представляла себе, что расстояние так велико. Вдобавок рискованно было ехать девушке ночью одной.

Неужели же ей отправиться к Лидди и не вмешиваться в дальнейший ход событий? Нет, нет! Она должна действовать! Батшебой овладело лихорадочное возбуждение, и она уже не внимала гласу благоразумия. Она повернула назад, к селению.

Шла она медленно, ей не хотелось появляться в Уэзербери, пока его обитатели не лягут спать, к тому же она боялась попасться на глаза Болдвуду. План ее был таков: за ночь добраться до Бата, утром повидаться с сержантом Троем, пока он еще не выехал к ней, расстаться с ним навсегда, потом дать отдохнуть лошади (а самой выплакаться) и на следующий день спозаранку пуститься в обратный путь. Она надеялась, что Красотка к вечеру благополучно довезет ее до Иелбери, а оттуда она в любое время вместе с Лидди вернется в Уэзербери. Таким образом, никто не узнает, что она побывала в Бате.

Вот что задумала Батшеба. Однако она не знала местности, так как еще недавно здесь поселилась, — в действительности расстояние до Бата было чуть ли не вдвое больше, чем она воображала. Мы уже видели, как она начала осуществлять свое намерение.

Миновала неделя, а от Батшебы все не было вестей; на ферме все были в полном недоумении.

Но вот хозяйка уведомила Мэриен, что дела задерживают ее в Бате, но на следующей неделе она надеется вернуться домой.

Прошла еще неделя. Началась уборка овса, и все работники трудились в поте лица под ослепительно-синим небом, какое бывает в День урожая. Воздух дрожал от зноя, и к полудню тени становились совсем короткими. В комнатах тишину нарушало только жужжание тяжелых, отливавших синевой мух, а на поле слышно было, как звякают косы, когда их точат, как при каждом взмахе тяжело падают стройные, янтарно-желтые стебли овса и, сталкиваясь, шуршат усатые колосья. Косцы изнемогали от жажды и то и дело прикладывались к бутылкам и флягам с сидром. Пот ручейками стекал у них по лбу и по щекам. Земля томилась от засухи.

Косцы уже собирались передохнуть в заманчивой тени дерева, стоявшего у плетня, когда Когген заметил небольшую фигурку в синей куртке с медными пуговицами: кто-то бежал к ним по полю.

— Кто бы это был? — спросил он.

— Дай бог, чтобы ничего не приключилось с хозяйкой, — вздохнула Мэриен, которая вместе с другими женщинами вязала овес в снопы (так было заведено на этой ферме). — Только нынче утром случилось недоброе. Пошла это я отпирать дверь, да и вырони из рук ключ, а он и разломись надвое на каменном полу. Сломать ключ — дурная примета!.. А хозяйки-то все нет как нет!..

— Да это Каин Болл, — заметил Габриэль, он оттачивал косу и на минуту прервал работу.

По договору он не был обязан помогать при уборке урожая, но месяц жатвы — горячая пора для фермера, вдобавок поля принадлежали Батшебе, и он работал вместе с другими.

— Видишь, как вырядился! — заметил Мэтью Мун. — Эти дни он пропадал из дому, потому как у него сделалась ногтоеда на пальце; вот он и говорит: работать, мол, не могу, выходит, у меня праздник!

— Везет же человеку, здорово везет! — сказал Джозеф Пурграс, распрямляя спину. Как некоторые его товарищи, он любил в знойный день передохнуть минутку под самым незначительным предлогом, а появление Каина Болла среди недели в праздничной одежде было немаловажным событием. — Как-то разболелась у меня нога, вот я и прочитал «Путь паломника», а Марк Кларк выдолбил все четыре правила, когда у него был здоровый волдырь.

— А вот мой папаша так нарочно вывихнул себе руку, чтобы приволокнуться за девушкой, — важно изрек Джан Когген, утирая лицо рукавом рубахи и сдвигая шляпу на затылок.

Тем временем Кэйни приблизился к группе жнецов, и они увидели, что он держит в одной руке здоровенный ломоть хлеба с ветчиной, откусывая на бегу, а другая рука обмотана бинтом. Подбежав к ним, он отчаянно раскашлялся, и его рот округлился, как отверстие колокольчика.

— Ах, Кэйни, — наставительно сказал Габриэль, — сколько раз я тебе говорил, что нельзя жевать, когда бежишь во весь дух. Когда-нибудь ты здорово подавишься, непременно подавишься, Каин Болл!

— Кха-кха-кха! — отозвался Каин. — Крошка попала не в то горло. Только и всего, мистер Оук. А я ездил в Бат, потому как у меня ногтоеда на большом пальце. Да! А что я видел-то! Кха-кха!

Стоило Каину упомянуть про Бат, как работники побросали косы и вилы и обступили его. К сожалению, попавшая куда не следовало крошка не придала подпаску красноречия, а тут еще новая помеха — он принялся чихать, да так бурно, что от сотрясения выскочили из кармана большие часы и стали мотаться перед ним на цепочке, как маятник.

— Да, — продолжал он, глядя в сторону Бата, куда уносились его мысли. — Наконец-то я повидал свет… Да… Видел и нашу хозяйку… Апчхи!

— Несносный малый! — воскликнул Габриэль. — Вечно у тебя какие-то неполадки в горле — никак от тебя толку не добьешься!

— Апчхи! Прошу прощения, мистер Оук, видите ли, я ненароком проглотил комара — вот и расчихался.

— Так тебе и надобно! У тебя вечно рот разинут, негодник ты этакий!

— Ишь, какая напасть — комар влетел в рот! — посочувствовал Мэтью Мун.

— Значит, в Бате ты видел… — подсказал Габриэль.

— Видел нашу хозяйку, — продолжал подпасок, — она с солдатом гуляла. Шли они рядышком да все ближе придвигались друг к дружке. А потом пошли под ручку, ну совсем как влюбленная парочка. Апчхи!.. Как влюбленная парочка… Чхи-чхи!.. Влюбленная парочка… — Тут он потерял нить рассказа и совсем задохнулся, потом стал растерянно водить глазами по полю, собираясь с мыслями. — Ну, да, видел я нашу хозяйку с солдатом… Апчхи!

— Да провались ты! — вырвалось у Габриэля.

— Так уж со мной всегда бывает, не взыщите, мистер Оук, — сказал Каин Болл, с упреком глядя на Габриэля мокрыми от слез глазами.

— Пусть выпьет сидра, это смягчит ему глотку, — предложил Джан Когген. Он вынул из кармана флягу с сидром, вытащил пробку и приставил горлышко к губам Каина. Между тем Джозеф Пурграс с тревогой размышлял о том, что Каин Болл может насмерть задохнуться от кашля, тогда они так и не узнают, что дальше-то происходило в Бате.