Полное собрание сочинений. Том 54

Но, правду сказать, Маша долго не решалась дать подписать это завещание Льву Николаевичу, потому что не хотела наводить его на неприятные разговоры и мысли. Приехавши в Июне прошлого [1901] года в Ясную, мы застали Льва Николаевича совсем больным и очень расстроенным, но еще до его большой болезни. Маша раз зашла к нему в кабинет и он очень откровенно разговорился с ней и о своей болезни и смерти возможной. Маша тут и сказала, что ее очень беспокоит вопрос его завещания и она хочет просить его подписать его. Он очень благодарил ее за эти заботы, спросил, чтó написано в этом завещании. Она ему сказала, и между прочим то, что по его смерти все свои бумаги он просит отдать Вам и Софье Андреевне. Узнав про Софью Андреевну, он очень удивился, что написал это, хотел вычеркнуть ее и даже сказал Маше: «Ты, пожалуйста, скажи, чтобы отдать только Черткову». Очевидно в это время Софья Андреевна была ему ужасно тяжела. Завещание было не с ними и потому тут только был разговор, но подписано оно не было. И в эти же дни он сильно заболел, так что дело отложилось. Когда он уже поправился, было это в августе или конце Июля, Маша дала ему завещание, он перечел и сказал: «Пусть мaмá останется, а то если я ее вычеркну, это ее обидит, а написано это было в хорошую минуту, пусть так и останется». И подписал, отдавши Маше на хранение. Никто, кроме нас трех, этого не знал. Но тут же как-то Илюша спросил, есть ли какое распоряжение отца на случай его смерти. Маша не сочла себя в праве скрывать и сказала, что есть и подписано и хранится у нее. Это я даже помню, почему зашел разговор: Софья Андреевна хотела после смерти Льва Николаевича подавать прошение государю, чтобы похоронить его по церковному обряду, и когда мы возмутились и сказали — Таня, кажется, или кто-то, — что ведь у папá в дневнике есть распоряжение об этом, то Софья Андреевна сказала: «Ну кто там будет копаться, искать». Вот вследствие этого-то Илюша и спросил. Мы его очень просили держать это в тайне, но он неизвестно почему рассказал Софье Андреевне, что есть завещание у Маши. Нас тогда уже не было в Ясной, это было в конце Августа. [28 августа — см. стр. 643.] Тут разгорелось говорят бог знает что. Оказывается, чего я никак не мог понять и до сих пор не понимаю, что почти все дети, кроме Сережи и Саши, страшно напали на Машу, за глаза, про Софью Андреевну уже и говорить нечего. С ее стороны я объяснял это только опасением, что у нее пропадут доходы с сочинений, а про братьев и Таню думаю, что тут главным образом была ревность, мало понятная, но всё-таки объяснимая. Потом мы уехали в Крым с Машей, и с Таней Маша потом объяснилась, и она ее отчасти поняла.

Всё это стало заглушаться и забываться. Но вот Софье Андреевне понадобилось печатать новое собрание сочинений и я, предчувствуя разговоры и опасаясь за целость этой бумаги, хотел ее послать Вам, если бы Вы согласились принять ее, это было уже в Сентябре этого [1902] года и тогда-то и написал всё Вам подробно. Но послать постеснялся, не спрашивая у Льва Николаевича, и спрашивать — не хотелось его тревожить, и я не послал и письмо к Вам уничтожил. И очень жалею об этом.

Ha-днях Софья Андреевна пришла ко Льву Николаевичу и сказала, что просит взять эту бумагу у Маши и отдать ей, потому что она имеет к Маше злобные чувства, и тогда это пройдет. Лев Николаевич не решился противиться ей и взял эту бумагу и отдал ей. Я пробовал говорить об этом с Софьей Андреевной, но разумеется ни до чего не договорился. Когда человек так беззастенчив и неправдив, как она, то ни до чего договориться нельзя. Одно, что она мне ясно сказала: «Я теперь затратила 50 000 рублей на новое издание, и если папá умрет и бумага эта будет обнародована, то я не верну своих денег, и потому я эту бумагу взяла и никому не отдам». Когда я пробовал сказать ей, что всё-таки ее нельзя стереть с лица земли, так как в дневниках она есть, то она беззастенчиво ответила, что «дневники в музее, ключ у нее, и она их положит туда на пятьдесят лет вместе с своими». Вот и всё. И в руках этой женщины судьба всех сочинений и бумаг Льва Николаевича. Это ужасно, и ничего сделать нельзя. Нет вещи, перед которой она бы остановилась. Она всё может сделать и всё сделает. Впрочем умолкаю, но твердо намерен, в случае нужды, всеми средствами добиться того, чтобы все знали о том, какое было завещание Льва Николаевича...

— Маша Вам шлет привет и вполне одобряет то, что я здесь написал». (Копия. AЧ). Письмо это с некоторыми сокращениями вошло в приложения к книге В. Г. Черткова «Уход Толстого», изд. Центр. т-ва «Кооперативное изд-во» и изд-ва «Голос Толстого», М. 1922, стр. 114—117.

Софья Андреевна Толстая 10 октября 1902 г. записала о том же в своем дневнике: «Жили всё это время [с сентября] спокойно, дружно и хорошо... — Но мирная жизнь наша и хорошие отношения с дочерью Машей и ее тенью, т. е. мужем ее Колей — порвались. История эта длинная. Когда произошел раздел имущества в семье нашей по желанию и распределению Льва Николаевича, дочь Маша, тогда уже совершеннолетняя, отказалась от участия в наследстве родителей как в настоящее, так и в будущее время. Я ей не поверила, взяла ее часть на свое имя и написала на этот капитал завещание в ее пользу. Но смерти моей не произошло, а Маша вышла зaмуж зa Оболенского и взяла свою часть, чтоб содержать его и себя.

Не имея никаких прав на будущее время, она почему-то тайно от меня переписала из дневника своего отца 1895 года целый ряд его желаний после его смерти. Там, между прочим, написано, что он страдал от продажи своих сочинений и желал бы, чтоб семья не продавала их и после его смерти. Когда Лев Николаевич был опасно болен в июле прошлого, 1901, года, Маша тихонько от всех дала отцу эту бумагу, переписанную ею из дневника, подписать его именем, чтó он, больной, и сделал.

Мне это было крайне неприятно, когда я случайно это узнала. Отдать сочинения Льва Николаевича в общую собственность я считаю дурным и бессмысленным. Я люблю свою семью и желаю ей лучшего благосостояния, а передав сочинения в общественное достояние, мы наградим богатые фирмы издательские, в роде Маркса, Цетлина и другие. Я сказала Льву Николаевичу, что если он умрет раньше меня, я не исполню его желания и не откажусь от прав на его сочинения; и если б я считала это хорошим и справедливым, я при жизни его доставила бы ему эту радость отказа от прав, а после смерти это не имеет уже смысла для него. [ Разрядка С. А. Толстой .]

И вот теперь, предприняв издание сочинений Льва Николаевича, по его же желанию оставив право издания за собой и не продав никому, 1619 1619 [C. A. Толстая имеет в виду следующее: 13 июля 1902 г. к ней в Ясную поляну приезжал владелец издательства «Просвещение» Н. С. Цетлин «с предложением купить издание на вечное владение за миллион рублей». Как она записала в своем Ежедневнике, она ему «отказала». Кроме того, как сообщает М. Л. Оболенская, Софья Андреевна вела переговоры и с Брокгаузом. Понятно, что Л. Н. Толстой предпочитал, чтобы она оставила право издания «за собой», и ее отказ от сделки с Цетлиным и с другими был вызван, разумеется, ничем иным, как известной ей, непоколебимой волей Льва Николаевича. См. еще прим. 903.] несмотря на предложения крупных сумм за право издания, мне стало неприятно, да и всегда было, что в руках Маши бумага, подписанная Львом Николаевичем, что он не желал бы продажи его сочинений после его смерти. Я не знала содержания точного и просила Льва Николаевича мне дать эту бумагу, взяв ее у Маши. Он очень охотно это сделал и вручил мне ее.