Полное собрание сочинений. Том 64

Я думаю, что многие люди по всему свету начинают убеждаться в том, что они страдают напрасно, и возвращаются к истинному учению Христа. Я думаю, что время приближается, но что мы должны помнить слова, сказанные Христом его ученикам: «Итак, будьте мудры, как змии, и кротки, как голуби». Мы должны помнить, что всякая наша ошибка разрушает дело божие. И потому, по вашему желанию, делаю о вашей книге следующие замечания. Ошибки в вашей книге: 1) вы признаете догматы сотворения, искупления, воскресения, существования ада и вечных мук. Эти утверждения не могут быть доказаны и не могут помогать вести христианскую жизнь и должны оттолкнуть многих разумных людей; 2) вы допускаете развод, который Христос самым решительным образом запрещает. Развод нельзя допускать потому, что нельзя предоставить произволу каждого человека решать, когда он больше не может жить с своей женой и должен с нею разойтись.

Пожалуйста, примите мои замечания с таким же братским чувством, с каким я пишу вам их. Нечего говорить, что я хотел бы продолжать общение с вами, тем более, что это общение установилось само собой, помимо нашего желания, благодаря общности наших мыслей и целей.

От всего сердца желаю полного успеха вашей книге и прошу вас писать мне об этом и о себе.

Печатается по копии. Датируется на основании слов в ответном письме А. Блэка (без даты, почтовый штемпель: «Москва, 29 ноября»): «Я был очень рад получить Ваше письмо от 12 ноября» (перевод с английского).

Альберт Блэк (Albert Blake) — английский религиозный писатель, автор книг: «Modern pharisaism» («Современное фарисейство»), 1888, и «Marriage» («Брак»), присланных автором Толстому. В письме от 9 ноября н. с. 1888 г. просил дать отзыв об этих книгах.

1888 г. Ноября 19. Москва.

Павел Михайлович!

Г-жа Рындина 1желает копировать мой портрет, 2находящийся в вашей галерее; я против этого ничего не имею.

Л. Толстой.

19 ноября 1888.

1О Рындиной сведений нет.

2Портрет Толстого работы И. Н. Крамского, написанный в 1873 г.

1888 г. Ноября 20. Москва.

Не могу и не хочу ответить вам двумя словами: предмет, о к[отором] вы пишете, слишком важен. Человек — мужчина или женщина — женщина особенно, — к[оторый] пойдет в деревню, поселится среди народа, в условиях жизни народа и поставит себе хоть не исключительной, но главной целью следить за воспитанием, уходом, кормлением младенцев и детей, и будет помогать правильному воспитанию, словом и делом, — разумным советом и присмотром, обмывкой, расческой заброшенных, — такой человек будет делать такое дело, лучше, нужнее и важнее которого нет и быть не может, и будет чувствовать это. Дело это очень трудное с точки зрения эгоистической и барской, и самое легкое (п[отому] ч[то] исключает всякую возможность сомнения в важности и пользе дела, и несет с собой свою награду) и радостное с точки зрения человека, имеющего нравственные требования. И нет ничего легче, как приняться за него. Стоит только приехать из города в первую попавшуюся деревню и, если не имеешь средств, то избрать какое-нибудь ремесло, чтобы кормиться (шить, переплетать, переписывать, переводить, учительствовать) и свободное время всё посвящать на это дело. С некоторой смелостью и малыми потребностями можно даже рискнуть и на то, что родители, детям к[оторых] лицо будет служить, будут кормить. Но это уже было бы исключение. С некоторым ремеслом же это очень легко и естественно. Я счастлив тем, что знал и знаю таких женщин. Ведь для этого ни перед кем из тех, к[оторые], вы думаете, посвятят себя 1этому делу, не стоит никаких препятствий, ведь всё, что нужно, это только желание и грамотность, чтобы прочесть книжку о детской гигиене. Так зачем же дело стало: пускай они идут. Пойдя теперь, они покажут, что ими руководит искреннее желание служения людям, а не жалованье (как бы скромно оно ни было, получение определенного, обеспеченного жалованья есть великий соблазн), не положение, не мода. Вы скажете, что люди не знают, как взяться, никогда не слышали про возможность такой деятельности, и я соглашусь с вами. Вам пришла эта благая мысль и надо распространять, уяснять ее, развивать подробности ее исполнения. И давайте это делать. Я, по крайней мере, лично вам очень благодарен за сообщение мне вашей мысли, к[оторая] уяснила мне одну из форм служения людям, и готов служить, как умею, к ее распространению; но не только не желаю того, чтобы земство учреждало что-нибудь, но боюсь этого: как только земство возьмется, напечатает первый циркуляр, так этот зародыш добра будет убит.

Так вот вам мое мнение; пожалуйста, примите его с тем же чувством доброжелательства, с к[оторым] я принял ваше, и верьте, что я сказал от всей души всё, что умел и мог сказать.

Л. Толстой.

Впервые опубликовано в ТЕ, 1911, 2, стр. 6—7. Дата копии из AЧ.

Евгений Владимирович Святловский (р. 1853 — ум.) — доктор медицины, губернский земский врач в Чернигове; автор книги: «Материалы по вопросу о санитарном положении русского крестьянства», Харьков 1887. В письме от 13 ноября 1888 г., на которое отвечает Толстой, писал о «беззащитности» детей в деревне, о большой заболеваемости и смертности их; сообщал свои мысли об организации помощи детям посредством земства. «Я убежден, — писал он, — что это дело можно устроить и что на призыв откликнется масса молодежи».

1 В подлиннике: себе

1888 г. Ноября 21. Москва.

Я прочел те печатные рассказы, к[оторые] вы мне прислали, и прочел местами (конец, начало) и пробежал всю рукопись, 1к[оторую] вы мне прислали, и как ни неприятно мне это говорить, я должен сказать, что и в том, и в другом я не заметил и признака того, что называют неправильно талантом, и что я называю самобытностью. Всё это не нужно. Я, должен вам сказать, не признаю деления людей на людей с талантом и без него: все люди одинаково могут и физически, и духовно служить людям, когда они к этому призваны. Дело в том, что физически мы знаем, что люди служат другим бесчисленно разнообразными способами; в духовном же служении у нас установилось мнение, что мы можем служить другим только наукой, искусством (литературой). Это всё равно, как если бы люди вообразили себе, что физически служить другим можно только тем, чтобы делать телеги и чемоданы. Очевидно, что их наделали бы столько, что они бы не употреблялись и потому сделались бы плохи и, главное, что они были бы никому не нужны. То же самое происходит вообще с произведениями так называемых наук и искусств вообще и с литературой и повестями и романами в особенности. Если бы вы знали, как я, сколько пишется этих никому не нужных и разнообразно-однообразных пустяков. — Бросьте это занятие. Старайтесь быть хорошим человеком, живущим сообразно с тем светом, к[оторый] есть в вас, т. е. с совестью, и тогда вы неизбежно будете действовать духовно на других людей — жизнью, речами или даже писаньем, — я не знаю, но будете действовать. Таков закон человеческой жизни, что человек, как губка, только сам насытившись вполне добром, может изливать его на других; и не только может, но неизбежно будет. А то что же? Зачем не называть вещи по имени? Ведь я прошел через это: не говоря о тех пишущих, к[оторые] прямо пишут для репутации и денег и даже и самих себя не обманывают, — самые искренние писатели, если пишут и печатают, то кроме потребности высказаться, иногда желания добра, они все-таки желают славы и денег. И эти два желания так скверны, особенно в соединении с духовным делом, что отравляют своим ядом всё. Писатель делается тщеславным, жадным, не переносящим осуждения, озлобляется не только на хулителя, но на нехвалителя, делается равнодушным к важнейшим явлениям внутренней жизни; в отношениях к людям — гордость, злость, зависть — все дьяволы просыпаются. Скверное состояние — я его испытал. И зачем вступать в него. Так вот мое мнение, высказанное любя.