Полное собрание сочинений. Том 63

Каково! Два письма за вами. Какъ мнѣ ни радостно такое выгодное мое положеніе, письмо ваше будетъ еще большей радостью. Передайте мою любовь Sophie. 5

Письмо (повидимому, сохранившееся не в полном виде) печатается по автографу, хранящемуся в ИЛ. Впервые опубликовано В. И. Срезневским в ПТ, № 154. Относим его к 1886 г. на основании слов в этом письме: «Дмоховская просит теперь государя через государыню о помиловании ее зятя, мужа ее дочери, сосланного два года тому назад тоже в Сибирь». Зять ее А. А.Тихоцкий был сослан в Восточную Сибирь в 1884 г. Письмо это написано (что видно из приведенных выше слов Толстого) два года спустя, т. е. в 1886 г.

1Анастасия Васильевна Дмоховская, урожд. Воронец. О ней см. в т. 49.

2Лев Адольфович Дмоховский (1851?—1881) — участник основного кружка долгушинцев. Арестован 17 сентября 1873 г. и предан суду по обвинению в том, что отпечатал «прокламации преступного содержания и распространял их с целью возбуждения к восстанию против верховной власти». Особым присутствием Сената 15 июля 1874 г. признан виновным и приговорен к лишению всех прав и к каторжным работам в крепостях на десять лет. Ходатайство его о смягчении участи «по высочайшему повелению» 20 февраля 1875 г. оставлено без последствий. 5 мая 1875 г. совершен обряд гражданской казни в Петербурге на Конной площади, после чего отправлен в Новобелгородскую каторжную тюрьму. В начале 1880-х гг. переведен в Мценскую пересыльную тюрьму и отправлен в Сибирь. По дороге на Кару заболел натуральной оспой и осенью 1881 г. умер в Иркутской тюремной больнице. Библиографию о нем см.: «Деятели революционного движения в России. Био-библиографический словарь», т. II, ч. 1. М. 1929, стр. 355—356.

3Александр Александрович Тихоцкий. Был сослан в 1884 г. в Восточную Сибирь (см. прим. 1 к письму № 334).

4Мария Александровна (р. 1853), дочь имп. Александра II, с 1874 г. герцогиня Эдинбургская.

5Гр. Софья Андреевна Толстая (1824—1895), сестра гр. А. А. Толстой.

1886? г.

Милый юноша,

Письмо ваше — не несмотря, a вслѣдствіе вашей молодости, такъ серьезно и такъ сердечно, что какъ ни трудно и ни неудобно мнѣ отвѣчать на него короткимъ письмомъ, я попытаюсь это сдѣлать. Вы пишете, что вамъ не нужна защита необходимости вѣры, что вы сознаете эту необходимость. Это прекрасно. Благодарите за это Бога. У васъ есть то, чего никто не можетъ дать, — какъ сказалъ Христосъ. «Никто не придетъ ко мнѣ, какъ только тотъ, кого привлечетъ Отецъ». Но вы говорите, во что вѣрить? Вы говорите: христіанство, но какое?

Можетъ быть два предложенія: Христосъ — Богъ — сынъ Бога, сошедшій на землю, чтобы спасти и просвѣтить людей и, — Христосъ человѣкъ, одинъ изъ тѣхъ, въ котораго воплотилась высшая божественная мудрость, жившій 1800 лѣтъ назадъ и изложившій такое ученіе, которое охватило человѣчество, — перерабатывало и перерабатываетъ его. Допустимъ сначала первое предположеніе, которое мною никогда вполнѣ не допускалось и которое, я думаю, вамъ непріятно допускать. Но допустимъ его. Христосъ великій мудрецъ и учитель, но не мудрецъ и учитель только на словахъ, но мудрецъ и учитель въ жизни и смерти. Есть ли какая-нибудь возможность исказить ученіе такого человѣка? Какъ исказить, положимъ, ученіе Сократа? Пускай искажаютъ и перетолковываютъ его, какъ хотятъ. Тотъ, кто пойметъ духъ ученія Сократа, тотъ безъ всякаго усилія и труда откинетъ искаженія и оставить то, чтò составляетъ сущность ученія. Вѣдь великій учитель только потому и великій учитель, что онъ простъ, ясенъ, не двусмысленъ и не подверженъ искаженіямъ, какъ брилліантъ не можетъ быть стертъ ничѣмъ, чтò слабѣе его. По этой же самой причинѣ и различныхъ толкованій великаго учителя не можетъ быть. Онъ тѣмъ и великъ, что онъ разбросанное, расплывающееся привелъ къ единству. Какъ же можетъ его ученіе распасться на разныя секты. Если распадется на разныя секты великое ученіе, то это значитъ только то, что распадается что-то такое ложное, называемое именемъ великаго учителя, но не самое ученіе. Если бы великое (признаваемое мною великимъ) ученіе представлялось мнѣ искаженнымъ или распадающимся на множество сектъ, что же бы я могъ сдѣлать иное, какъ не взять самое ученіе, самое близкое къ учителю, гдѣ больше всего его собственныхъ словъ и не начать читать его, вникая въ его смыслъ. Если ученіе искажено и распалось на множество толковъ, то одно изъ двухъ: или самое ученіе ничтожно, или я не знаю великаго ученія. И потому, въ случаѣ предположенія того, что Христосъ мудрый человѣкъ, необходимо совершенно свободно читать Евангеліе 4-хъ Евангелистовъ и безъ самоувѣренности, и безъ ложной робости читать эту книгу, какъ мы читаемъ книги мудрецовъ. И тогда тотчасъ же окажется величіе ученія, отпадутъ сами собой искаженія и станетъ очевидно, что распаденіе на толки происходить не въ самомъ ученіи, а въ искусственной области, находящейся внѣ его. Необходимость самому просто и наивно читать 4-хъ Евангелистовъ, выдѣляя изъ нихъ слова самаго Христа, будетъ еще очевиднѣе при первомъ пред[по]ложеніи. Христосъ-Богъ, сошелъ одинъ разъ во все продолженіе жизни міра на землю, чтобы открыть людямъ ихъ спасеніе. Сошелъ онъ по любви къ людямъ; жилъ и училъ, и умеръ, любя людей. Мы съ вами люди. Мы страдаемъ, мучаемся, ища спасенія и не находимъ его. Зачѣмъ же сходилъ Христосъ въ міръ? Тутъ что-то не то. Развѣ могъ Богъ, сойдя въ міръ для насъ, забыть насъ съ вами? Или онъ не умѣлъ такъ сказать, чтобы намъ было понятно? А онъ говорилъ, и мы имѣемъ передъ собой его слова. Они передъ нами точно такъ же, какъ они были передъ тѣми, которые слушали его проповѣдь на горѣ. Отчего же тѣ все поняли и не сказали, что это неясно, не требовали у него разъясненій, а все поняли и сказали, что они никогда не слыхали ничего подобнаго, что онъ учитъ какъ εξονσίαν (власть имѣющій)? 1Отчего же, или непонятно, или мы боимся, что мы распадемся на секты? Очевидно, оттого, что мы слушаемъ не Его, а тѣхъ, которые стали на его мѣсто. Такъ что и въ первомъ предположеніи остается одно — внимать Его словамъ съ дѣтской простотой такъ, какъ ребенокъ слушаетъ мать съ полной увѣренностью, что мать любя его сумѣетъ сказать ему все ясно и понятно и что только одна мать скажетъ ему истинную правду и все, чтò нужно для его блага. И стоитъ начать такъ читать — откинувъ хоть на время — сначала всякія соображенія о томъ, чтò другими считается божественнымъ, справедливымъ, законнымъ, — чтобы стало совершенно ясно, что Богъ не обманулъ насъ, что онъ точно далъ намъ спасеніе и открылъ намъ истину такъ же несомнѣнно и понятно, какъ открываются намъ математическія истины, когда мы познаемъ ихъ. При такомъ чтеніи только откроется духъ ученія Христа, т. е. то общее начало, которое проникаетъ все и которое будетъ руководить въ пониманіи или непониманіи темныхъ мѣстъ. Я говорю: «непониманіе», потому что непониманіе темныхъ мѣстъ для человѣка, проникнутаго духомъ ученія, не мѣшаетъ ясному, полному пониманію ясныхъ мѣстъ. Темное мѣсто означаетъ для человѣка, проникнутаго духомъ ученія, только то, что писаніе на бумагѣ есть дѣло рукъ человѣческихъ и подвержено ошибкамъ, но никакъ не можетъ ввести его въ заблужденіе о значеніи ясныхъ мѣстъ. — Только человѣкъ, ищущій буквы, а не духа, который живитъ, можетъ приписывать произвольное значеніе, часто противное духу ученія, темнымъ мѣстамъ. Темныя мѣста не могутъ мѣшать пониманію ученія; слишкомъ много ясныхъ, божественно-свѣтлыхъ мѣстъ, неподверженныхъ никакимъ перетолкованіямъ и всѣхъ связанныхъ между собою однимъ началомъ и непосредственно восторженныхъ сознаніемъ истины, отзывающихъ въ сердцѣ каждаго человѣка, чтобы темныя мѣста могли мѣшать пониманію. Мѣшаетъ пониманію другое, то, чтò сказано въ Евангеліи: «и не шли къ свѣту, потому что дѣла ихъ были злы». Мѣшаетъ пониманію ученія Христа то, что дѣла того міра, среди котораго мы выросли и живемъ, міра, имѣющаго дерзость называть себя христіанскимъ, — что дѣла этого міра очень злы, и мы не хотимъ видѣть того, чтò обличаетъ насъ, чтò требуетъ отъ насъ отреченія отъ того, чтò мы возлюбили, требуетъ отъ насъ того креста, который Христосъ признаваль необходимымъ условіемъ жизни своего ученика. Ученіе Христа такъ же просто, ясно и несомнѣнно, какъ и то, что всѣ прямые углы равны между собою, но я видѣлъ человѣка, построившаго кривой домъ и потому отрицавшаго эту истину. — Чтобы принять ученіе Христа, надо прежде всего сказать себѣ, что то, чтò я изучаю, это высшій законъ, законъ Бога, и что потому я этимъ закономъ мѣряю всѣ другіе законы, какіе я знаю; а не наоборотъ: отыскивать въ законѣ Бога то, чтò подтверждаетъ нашъ человѣческій законъ, впередъ уже признавъ ихъ священными. Только тотъ пойметъ ученіе Христа, кто прежде изученія его ясно установить въ своей душѣ значеніе того, чего онъ ищетъ, тотъ, кто признаетъ священнымъ только свою душу, какъ душу человѣческую и ея отношенія къ Богу. — Насъ пріучили къ тому, что мы можемъ быть христіанами, такъ, само собой, съ крещенія, т. е., почти съ рожденія, безъ труда, безъ отреченія отъ себя. Христосъ сказалъ: «Л. 14, 33. — Кто не отрѣшится отъ всего, чтò имѣетъ, не можетъ быть моимъ ученикомъ». Но такихъ христіанъ не было, не бываетъ, и не можетъ быть. Царство Божіе нудится, силою берется всегда, и иначе не можетъ быть. Нельзя служить Богу и маммону, нельзя быть немножко христіаниномъ, держаться христіанства для удобства, для приличія, для утѣшенія въ тяжелыя минуты въ жизни. Христіанство есть ученіе о жизни истинной. Христосъ говоритъ: вѣрующій въ меня получитъ жизнь. Не вѣрующій не имѣетъ жизни. И потому вѣра въ Христа измѣняетъ всю жизнь человѣка и налагаетъ на него то, чтò Христосъ называетъ крестомъ. Крестъ этотъ представляется чѣмъ-то тяжелымъ и страшнымъ для людей невѣрующихъ. Для вѣрующихъ-же крестъ этотъ тотчасъ же становится благомъ. Не знаю, сказалъ ли я что-нибудь нужное вамъ; боюсь, что нѣтъ. Я очень желалъ бы, потому что полюбилъ васъ по вашему письму. Я думаю, что вы достанете нѣкоторыя мои писанія о религіозныхъ вопросахъ и тогда вамъ можетъ уясниться то, чтò непонятно теперь. Ищите и найдете. Вѣдь это такъ просто. Всѣ потребности, заложенныя въ человѣкѣ, получаютъ удовлетвореніе. Какъ же можетъ быть, чтобы высшая потребность вѣры не имѣла его? Стоитъ только откинуть ложныя представленія.