Полное собрание сочинений. Том 58

9 июля, стр. 77.

981. 77 4 . пяти книжек. — Корректуры пяти выпусков «Пути жизни».

982. 77 4—5. с Львом. .... Волнение. — Описание поездки Толстого верхом под дождем с сыном Л. Л. Толстым помещено последним в его воспоминаниях «Правда о моем отце», стр. 104—105. Запись Толстого: «Держусь» — относится к тяжелым отношениям между Толстым и его сыном. (См. прим. 955.)

983. 77 5 . Николаев , — С. Д. Николаев. См. прим. 30.

984. 77 6 . Тяжело. Держусь. — Эта запись, очевидно, является отражением тяжелого настроения Льва Николаевича в последние дни вследствие раздраженного состояния С. А. Толстой. Последнее слово: «Держусь» — может быть, относится к решению Толстого молча и безропотно переносить раздражительность своей жены. См. запись от 8 июля (начало), мысли, записанные 11 июля (1—3) и Записи А. Б. Гольденвейзера, 2, стр. 108.

10 июля, стр. 77.

985. 77 8. к Копылову. — Иван Родионович Копылов (1843—1922) — яснополянский крестьянин, находившийся в бедственном положении, получивший позднее фамилию Кондауров, по прозвищу «Ручкин», из-за того, что был однорукий.

986. 77 9—12. Прошел мимо Николаева..... нe нужна христианину — Этою записью Толстой отмечает продолжение своего разговора с С. Д. Николаевым, бывшего накануне.

987. 77 15—16. письмо рабочему..... объ « Ед [ инственном ] Ср [ едстве ]».— См. письмо к железно-дорожному рабочему И. Неклюдову от 10 июля 1910 г., т. 82. В этом письме Толстой отвечал на вопросы И. Неклюдова, возникшие у него после прочтения статьи Толстого «Единственное средство» (написана в 1901 г., см. т. 34). Заканчивая свое письмо, Толстой писал: «Теперь же на ваш вопрос о том, что делать рабочему, когда ему предлагают сбить цены, отвечаю: если он религиозный человек, и живо чувствует свою связь с братьями рабочими и грех содействия их угнетению, — отказываться от работы, какие бы ни были последствия. Если же он слаб и не чувствует живо свою связь с братьями рабочими и своего греха содействия их угнетению, то принять предложение хозяина, но знать и чувствовать свой грех и искупить его».

988. 77 12. Давыдов , — Николай Васильевич Давыдов (1848—1920) — старый знакомый семьи Толстых; приват-доцент Московского университета по кафедре уголовного судоустройства и судопроизводства; председатель Московского окружного суда. С Н. В. Давыдовым Толстого связывала долголетняя дружба, познакомились в 1878 г. К Давыдову часто обращался Толстой по разного рода ходатайствам, преимущественно по крестьянским делам. На протяжении своего знакомства с Толстым Н. В. Давыдов рассказывал ему ряд случаев из своей судебной практики, некоторые из которых послужили Толстому сюжетом для художественных произведений: «Плоды просвещения», «Живой труп», «Власть тьмы». О Н. В. Давыдове подробнее см. т. 49.

989. 77 18. Количка — Н. Н. Ге, живший в это время у М. В. Булыгина на хуторе Хатунка.

990. 77 18. Соломон. — Шарль Саломон (Charles Salomon, p. 1862 г.) — француз, доктор прав, автор ряда статей о Толстом, переводчик его сочинений на французский язык. Знаком с Толстым с 1893 г. Постоянно живет в Париже. Не раз был в Ясной поляне. См. о нем Дневник 1890 г., т. 51 и прим. 980.

991. 77 19—20. Читал Саломона пустую, напыщенную статью Retour de l'enfant prodigue , — [«Возвращение блудного сына»]. — — В письме на имя главного редактора от 3 апреля 1910 г. Шарль Саломон пишет, что он привез с собою по просьбе автора, французского писателя Андре Жида (р. 1869) его книгу: André Gide, «Le retour de l'enfant prodigue». «По просьбе Толстого, пишет Саломон, в зале за круглым столом я прочитал весь рассказ Жида... Тотчас же я почувствовал осуждение Толстого. Он прервал чтение: «Зачем?» «Почему?» Он был очевидно возмущен. «Зачем передавать параболы? Оставьте мне книгу». И он ее унес. На другое утро он принес книгу и сказал: «Ну вот, этою ночью я прочел рассказ вашего друга. Решительно нет»! — Я написал Жиду, помнится, в этот же день, согласно его просьбе о впечатлении, произведенном его сочинением».

992. 77 20. Милля — «La Biche écraseé», «Repos hebdomadaire» — см. прим. 971 и 980.

993. 77 21—26 . Сутк [ овой ] . и Картушин..... а сознание одно и неизменно. — Н. Г. Сутковой и П. П. Картушин, уезжая из Ясной поляны (см. прим. 943 и 958), заходили проститься к Толстому и продолжали с ним начатую 8 июля беседу о вере и сознании (см. прим. 968). Содержание этой беседы приведено А. Б. Гольденвейзером, в его Записях (2, стр. 109—111).

994. 77 27. отклонил спокойно. — О попытке С. А. Толстой продолжать разговор о В. Г. Черткове, см. Записи А. Б. Гольденвейзера (2, стр. 11).

11 июля, стр. 77—78.

995. 77 30— 78 13 . 1) В первый раз ясно понял..... 2) Я плох,.... 3) Я не ожидал того, что когда тебя ударят..... можно только благодарить. — См. прим. 984.

996. 78 14—16. Жив ели ели. Ужасная ночь. До 4 часов. И ужаснее всего б [ ыл] Л [ ев ] Л [ ьвович]. Он меня ругал, как мальчишку и приказывал итти в сад за С [ офьей ] А [ ндреевной ] . — На почве требования Софьи Андреевны у Толстого его Дневников, находившихся у Черткова, и раздражения ее против Черткова, дошедшего до крайних пределов, в ночь с 10 на 11 июля в яснополянском доме произошла мучительная сцена между Л. H., С. А. и Л. Л. Толстыми. Очевидица этой сцены В. М. Феокритова пишет в своих воспоминаниях: «Часов в одиннадцать все разошлись... Выхожу в коридор и слышу опять истерический крик Софьи Андреевны, мужские голоса и постоянное повторение имени Черткова... Оказывается, с вечера Софья Андреевна отправилась на балкон к Льву Николаевичу и там всё ходила. (Спальня и кабинет Толстого выходят непосредственно на балкон.) Лев Николаевич просил ее уйти, так как она ему мешала спать. Тогда она легла на доски и начала стонать. Лев Николаевич опять просил ее уйти и оставить его в покое и дать спать.— «Ах, ты меня гонишь, — закричала Софья Андреевна, — я убью Черткова», и с этими словами она выбежала в сад. Тогда Лев Николаевич разбудил Льва Львовича, Ге и Душана Петровича, и все пошли искать ее. Не знали, куда идти, было темно, тогда собака Саши указала им и привела Душана Петровича к Софье Андреевне. На просьбу вернуться в дом Софья Андреевна всё не уходила и только говорила, что уйдет, когда придет за ней Лев Николаевич, а то она убьет себя. Лев Львович пошел за отцом и, как я сегодня узнала, прочтя с Сашей в Дневнике Льва Николаевича, он так кричал на него.., что он сидит тут, а там мать может убить себя, что Лев Николаевич пошел за ней в сад. Это было два часа ночи. Лев Николаевич рассказал всё это Саше со слезами на глазах и сказал, что больней всего было то, что Лев Львович кричал на него, как на мальчишку. Вернувшись, Софья Андреевна продолжала кричать..., но Лев Николаевич пошел к ней в комнату и опять ласково уговаривал ее успокоиться. — «Ты только сидишь и молчишь, а я хочу, чтобы ты был ласков, нежен со мной, знай, что без твоих нежностей я жить не могу»,— кричала она. — «Какие же могут быть нежности, ты меня ругательски ругаешь, мне только и остается, что молчать», — ответил Лев Николаевич. «Как я тебя ругаю? Повтори, как я ругаю?» — перебила Софья Андреевна. — «Нет, оставь пожалуйста, я уж не буду повторять, ты только это и делала в продолжение двух часов у меня на балконе. Я готов относиться к тебе с любовью» — заговорил было Лев Николаевич, — но Софья Андреевна перебила его... Лев Николаевич всё сидел и всё слушал и еще уговаривал ее. Потом она вдруг смягчилась, поцеловала его и тихим голосом начала ему что-то говорить; потом я услыхала, она говорила: «Поди ляг, Левочка». — Я не могу спать, — ответил Лев Николаевич. — «Ну что ж тебе не спать? Ну попробуй!». Они вышли из ее комнаты. Лев Николаевич пошел к себе, Софья Андреевна за ним говорила: «Ты мне, Левочка, скажи, что ты хочешь, чтобы я делала?» — Ничего, решительно ничего, — ответил Лев Николаевич. — Уйди, пожалуйста. — «Я только постою, пока ты разденешься», — сказала она. — Ах, Соня, уйди, я тебя прошу, оставь меня». Софья Андреевна еще постояла и потом ушла, открыв дверь его и свою». Сама С. А. Толстая пишет в Дневнике, что после ее новых укоров мужа за близость к нему Черткова, «он конечно рассердился, произошло опять столкновение, и опять я увидала ту же жестокость, то же отчуждение, то же выгораживание Черткова. Совсем больная и так, я почувствовала снова этот приступ отчаяния; я легла на балконе на голые доски и вспоминала, как на этом же балконе 48 лет тому назад еще девушкой я почувствовала впервые любовь Льва Николаевича... Вышел Лев Николаевич, услыхав, что я шевелюсь и начал с места на меня кричать, что я ему мешаю спать, чтоб я уходила. Я и ушла в сад и два часа лежала на сырой земле в тонком платье... Поднялась тревога. Пришел Душан Петрович, Ник. Ник. Ге, Лева, стали на меня кричать, поднимать меня с земли. Я вся тряслась от холода и сырости. Если б кто из иностранцев видел, в какое состояние привели жену Льва Толстого, лежащую в 2—3 часа ночи на сырой земле, окоченевшую, доведенную до последней степени отчаяния, как бы удивились добрые люди!...»