Полное собрание сочинений. Том 58

27 июля, стр. 84—85.

1088. 84 13—14. Андр [ ей ] приходил спрашивать: есть ли бумага? Я сказал, что не желаю отвечать. Оч [ ень] тяжело. — 27 июля утром, после разговора Льва и Андрея Львовичей Толстых с Александрою Львовной, в котором братья стремились разузнать от нее о Завещании, но, не получив ответа, Андрей Львович отправился в кабинет к отцу, предварительно попросив выйти из кабинета Александру Львовну, успевшую предупредить Толстого. Получив отказ в удалении Александры Львовны, Андрей Львович прямо спросил отца, есть ли у него какое-либо Завещание. Толстой ответил, что не считает себя обязанным отвечать на этот вопрос, после чего А. Л. Толстой вышел из комнаты, хлопнув дверью. Об этом со слов Александры Львовны подробно записали в своих мемуарах В. М. Феокритова, А. Б. Гольденвейзер (2, стр. 172—173) и Д. П. Маковицкий.

1089. 84 14—16. Я не верю тому, чтобы они желали только денег. Это ужасно. Но для меня только хорошо. — А. Л. Толстая вскоре после разговора отца с Андреем Львовичем о Завещании отправилась в Телятинки и рассказала всё происшедшее Черткову и Гольденвейзеру. Тогда все трое решили, что необходимо откровенно осветить Толстому смысл всего происходящего за последнее время в его доме и во что бы то ни стало уговорить его уехать к Татьяне Львовне в Кочеты. (Записи А. Б. Гольденвейзера, 2, стр. 171—173.) В этом смысле Чертков и Гольденвейзер написали письма Толстому. Приводим цитату из письма Черткова от 27 июля: «Дорогой друг, я сейчас виделся с Александрой Львовной, которая рассказала мне о том, что вокруг вас делается. Ей видно гораздо больше, чем вам, потому что с ней не стесняются, и она со стороны видит. Тяжелая правда, которую необходимо вам сообщить, состоит в том, что все сцены, которые происходили последние недели, приезд Льва Львовича, а теперь и Андрея Львовича, имели и имеют одну определенную практическую цель. И если были при этом некоторые действительные болезненные явления, как и не могли не быть при столь продолжительном, напряженном и утомительном притворстве, то и эти болезненные явления искусно эксплоатировались всё для той же одной цели. Цель же состояла и состоит в том, чтобы, удалив от вас меня, а если возможно и Сашу, путем неотступного, совместного давления выпытать от вас или узнать из ваших дневников и бумаг, написали ли вы какое-нибудь завещание, лишающее ваших семейных вашего литературного наследства, если не написали, то путем неотступного наблюдения за вами до вашей смерти помешать вам это сделать, а если — написали, то не отпускать вас никуда, пока не успеют пригласить черносотенных врачей, которые признали бы вас впавшим в старческое слабоумие для того, чтобы лишить значения ваше завещание. Не стану здесь приводить доказательства тому, что это не преувеличенные наши опасения, а несомненная истина, в которой нам всем пришлось против нашего желания и с неотступной болью сердца убедиться. Прошу вас только поверить тому, что мы не стали бы вам этого сообщать, если бы не успели несомненно убедиться в том, что это так».

Толстой в своем ответном письме В. Г. Черткову от 29 июля писал: «Положение, не только хочу думать, но думаю не таково, как вы его себе представляете, т. е. дурно, но не так, как вы думаете. Теперь совсем спокойно. И мне хорошо, и я рад. В случае же возобновления, я решил и надеюсь исполнить твердое молчание. Ну да всё это неважно. Будем стараться каждый из нас поступать, как должно (простите, что говорю вам такие пошлости), и будет всё хорошо». См. письмо к В. Г. Черткову от 29 июля 1910 г., т. 89 и запись в Дневнике от 29 июля. А. Б. Гольденвейзеру по поводу писем, его и В. Г. Черткова, Толстой сказал: — ...«Прочел я ваши письма и совершенно с вами несогласен. Вы всё преувеличиваете. То, что говорится в минуту раздражения, вы объясняете, как обдуманный план. А если бы оказалось, что вы правы, тем лучше: это дало бы мне свободу действий». («Вблизи Толстого», 2, стр. 173.) Кроме того А. Б. Гольденвейзер записал свой разговор с Толстым 28 июля. На его вопрос, не рассердился ли Лев Николаевич за его письмо, Толстой ответил: «Нисколько, что вы? Только вы оба, любя меня, преувеличили. Я думаю, что не всё так плохо, как вы думаете. А если это так, то я даже рад, хотя это очень дурно и эгоистично — значит, я рад, что они окажутся так дурны — но тогда я буду совершенно перед своей совестью свободен. Но я уверен, что вы из страха за меня всё преувеличили.... Одно что меня вчера смутило, — сказал Лев Николаевич, — вы слышали, как она вчера говорила о миллионе, который ей предлагал издатель? Видно, что эта мысль у нее сидит в голове». (Вблизи Толстого, 2, стр. 176—177.)

Д. П. Маковицкий по этому поводу записал: «Софья Андреевна выдала свои планы: если бы узнала, что Лев Николаевич написал Завещание, то пошла бы к царю, представила бы себя нищей и выпросила бы уничтожение Завещания Льва Николаевича и введение себя в права. Думает о том с тремя младшими сыновьями: объявить Льва Николаевича сумасшедшим. Лев Николаевич, услышав об этом, сказал, что в таком случае он не считал бы себя ничем связанным, все обещания взял бы назад и объявил бы, что все могут его сочинения печатать» («Яснополянские записки» от 29 июля). См. записи от 29 июля и 17 сентября в «Дневнике для одного себя» (стр. 129 и 137). С. Л. Толстой в замечаниях на комментарии данного тома в апреле 1933 г. писал: «Маковицкий ошибается, предполагая определенный план действия Софьи Андреевны, Льва и Андрея. Я был в то время в Ясной и, должен сказать, что разговоры об объявлении Льва Николаевича впавшим в старческое слабоумие и потерявшим память (а не сумасшедшим) были, но не было и не могло быть серьезных намерений. Ведь Софья Андреевна, Андрей Львович и Лев Львович знали, что я, Татьяна Львовна, Александра Львовна и, вероятно, Илья Львович не допустили бы их до этого. В то время они, очевидно, не сознавали всей гнусности и глупости таких мероприятий. Но это были только разговоры....»

1090. 84 16. Приехал Сережа. — С. Л. Толстой приехал вечером 27 июля из Тулы на извозчике. Д. П. Маковицкий в связи с его приездом записал: «Вечером приехал Сергей Львович. С ним поговорила Александра Львовна, а после нее мать имела с ним разговор. Высказала ему взволнованно свои опасения, что, если кто станет печатать сочинения Льва Николаевича с 1881 г., то она не может его привлечь к суду, не имея документа на право издательства; во-вторых, что рукописи все остаются у Черткова; третье, что надо выудить Завещание у Льва Николаевича. Сергей Львович ей ни в чем не поддакивал, а только вразумлял ее». Д. П. Маковицкий ошибся днем приезда С. Л. Толстого, приехавшего вечером не 26, как у него записано, а 27 июля. О приезде С. Л. Толстого в Ясную поляну см. также записи Гольденвейзера, стр. 173—174.