Полное собрание сочинений. Том 58

1067. 83 6—8. Дома опять раздражение... Терпи казак. — Приводим описание второй половины дня 22 июля по записи В. М. Феокритовой: «За обедом опять была неприятная история. Софья Андреевна стала упрекать нас и Льва Николаевича, что мы всё скрываем от нее и ничего ей не даем из того, что пишет Лев Николаевич. Я сказала, что до сих пор всё, что было написано Львом Николаевичем, я ей отдала и что она, вероятно, забыла и куда-нибудь спрятала. Она спрашивала о «Разговоре с крестьянином», написанном в 1909 г. [Речь идет о рассказе Толстого «Благодарная почва», написанном 21 июня 1910 г. в Отрадном у Черткова. См. прим. 885.] Софья Андреевна отрицала, говорила грубо, обидно... Лев Николаевич не выдержал и сказал ей: «Чтó ты всё упрекаешь, Соня, ведь это ужасно! Кто тебе не дает, чтó от тебя скрывают? Если бы ты интересовалась, чтó я пишу, ты бы знала всё, всё было напечатано в газетах. Софья Александровна Стахович читала здесь, интересовалась, говорила про эту статью, писем сколько я получил, а ты только теперь вдруг этим заинтересовалась!...» — Ну что же, ну только теперь, — заговорила Софья Андреевна. — Вот ты написал новую пьесу, а отдал только Черткову да себе оставил, только два и есть, почему же мне не дал, я даже не читала и в глаза не видала — горячилась Софья Андреевна. — Вот у него есть, а у жены нет!.. — «Ну, отдал, что же из этого? Это просто невозможно...», — заговорил опять Лев Николаевич. Софья Андреевна вскочила из-за стола. Лев Николаевич посмотрел ей вслед и грустным слабым голосом проговорил: «Это добром не кончится!» Немного погодя Лев Николаевич встал и направился к дому. Софья Андреевна сидела у себя. Не знаю, был ли Лев Николаевич у нее, только он вышел из дома бледный, с страданьем на лице и всё говорил: «Это ужасно, это ужасно! Если меня будут искать, скажите, что я в саду буду. Софье Андреевне опять нехорошо», — прибавил он, покачав головой. Но он скоро вернулся и прошел к Софье Андреевне. Он хотел опять с ней помириться и опять прощал ей всё. Я их встретила уже на лестнице, они шли гулять и Софья Андреевна была оживлена и говорила: «Как можно отказывать Черткову? Нет, нет, пожалуйста не надо. — Зачем скандал делать, пусть приезжает! Булгаков! Пожалуйста ничего не говорите Черткову, пусть приезжает!» — говорила быстро Софья Андреевна. А Лев Николаевич, желая дать ей совсем успокоиться, просил Черткова сегодня не приезжать и говорил Софье Андреевне, что он совсем не нужен ему и что ему дорого только ее спокойствие».

Толстой намеревался послать В. Ф. Булгакова в Телятинки с просьбой, чтобы Чертков не приезжал 22 июля. Но, как сообщает Булгаков, вместо этого Толстой передал письмо к Черткову приходившей из Телятинок молодой финке, которая, разойдясь с Чертковым, не успела ему передать и Чертков приехал вечером 22 июля. (См. «Трагедия Льва Толстого», стр. 61—62.) Этого письма Толстого к В. Г. Черткову не сохранилось и, кроме вышеизложенного рассказа Булгакова о нем нет никаких материалов. Сама же С. А. Толстая 22 июля отправила письмо В. Г. Черткову с экипажем, посланным в Телятинки за О. К. Толстой с детьми. Приводим это письмо полностью: «Извините меня, Владимир Григорьевич, что я вчера была невольно так не гостеприимна; у меня был такой сильный прилив к голове, что сегодня утром пришлось поставить пиявки. Надеюсь, что вы поймете мое нездоровье и не прекратите своих посещений. София Толстая. 22 июля 1910 г.».

Продолжаем изложение событий вечера 22 июля по записи В. М. Феокритовой: «Но вот приехал Владимир Григорьевич, и опять волнение. — «Дня не даст отдохнуть, — говорила Софья Андреевна. — Опять уже здесь». — Да вы же его звали, — сказала я. — «Ну что же, что звала, так и нужно сейчас приезжать?» — сказала Софья Андреевна и обеспокоенная тем, что Чертков сидит на балконе с Львом Николаевичем, сняла башмаки и пошла в спальню слушать, чтó говорят. Мы пошли пить чай на террасу. Вскоре после этого Софья Андреевна вошла в комнаты, где разговаривали Толстой и Чертков, и все втроем пришли на террасу. Чертков уехал рано... Всем было тяжело...»

1068. 83 9. Читаю Лабрюьера. — Жан Лабрюйер (Jean de La Bruyère, 1645—1696) — французский писатель-моралист, изображавший нравы современной ему эпохи и придворной аристократии. Избранные его мысли были переведены на русский язык Г. А. Русановым и вышли в 1908 г. в изд. «Посредник» с предисловием Толстого. — Книга Лабрюйера, которую упоминал Толстой в дневниковой записи — «Характеры или нравы этого века». С предисловием Прево-Парадоля и Сен-Бева. Перевод П. Д. Первова, Спб., 1890. На обложке — надпись: «Глубокоуважаемому Льву Николаевичу Толстому от переводчика. 1910 III/ 14». Книга хранится в Яснополянской библиотеке.

23 июля, стр. 83.

1069. 83 10—11. Очень тяжело, оч [ ень ] нездоров,..... Ну, да что. — В. М. Феокритова в Записках от 23 июля пишет: «Здоровье Льва Николаевича нехорошо. Спал долго, до 11 ч. утра. Все беспокоились и боялись обморока. Наконец он проснулся. Саша пошла к нему. Лев Николаевич жаловался на дурной вкус во рту и на сильную слабость. На просьбу Саши померить температуру Лев Николаевич согласился. Оказалось 37,4, пульс 90. Желудок не действовал, и его уговаривали принять слабительное. Софья Андреевна болезнь приписывала всему: и неосторожности в еде, и верховой езде, но только не неприятностям... Лев Николаевич, несмотря на нездоровье, пошел гулять, но так как у него лежал компресс, то скоро озяб и вернулся домой. Озноб продолжался. Саша обеспокоенная несколько раз входила к нему. «Меня все лечат, — сказал Лев Николаевич, — а я не имею против»... Саша говорила, что Льву Николаевичу очень тяжело, что он сам сознается, что не выдержит и уйдет куда-нибудь, что он больше жить так не может. Потом он заснул и проспал довольно долго». Об этом же см. «Вблизи Толстого», 2, стр. 156—159.

Д. П. Маковицкий в своих Записках от 23 июля рассказывает, что накануне вечером Толстой сидел и читал в своей комнате при открытых окнах и дверях на сквозняке, что, по его мнению, и послужило одной из причин заболевания Толстого. 23 июля Александра Львовна, обеспокоенная болезненным состоянием отца, вызвала Маковицкого из лечебницы. „Лев Николаевич ей говорил, продолжает Маковицкий: «Меня нечего лечить, не понимаете, что мне болезнь, кроме приятного, ничего не доставляет». А по поводу непрерывно повторяющихся и утомляющих его предложений Софьи Андреевны лечить его: поставить компресс, принять слабительное и пр., Лев Николаевич сказал: «Когда приходят последние дни, тут серьезные мысли, тут не до любезничанья и не до притворства»“.

1070. 83 14. Справил письма — 23 июля Толстой написал и подписал пять писем: 1) В. П. Богданову — ответ на его письмо о беседе Толстого с «Александром» (А. П. Суриным, см. прим. 885); 2) Филиппу Ефремову, сторожу на почте в Баку — ответ на его письмо о тяжести жизненных условий и об его стихотворстве; 3) Эльмеру Мооду — опровержение одного места из его английской биографии Толстого («The Life of Tolstoy»), где говорится о яко бы неодобрительном отношении покойной дочери Толстого Марии Львовны Оболенской к Черткову. М. Л. Оболенская (1871—1906), вторая дочь Толстого, близкая ему по взглядам и много помогавшая ему в работах. См. прим. 1138. О М. Л. Оболенской подробнее см. Дневник 1884 г. т. 49; 4) О. А. Степановой — ответ на ее вопросы о боге и о душе и 5) Александру Михеевичу Левитскому — о неудовлетворенности понимания бога, как «разумения». Кроме того, по поручению Толстого, ответили В. Ф. Булгаков В. Г. Алексеевой и А. Л. Толстая — Л. Н. Миронову. Все эти письма публикуются в т. 82.