Полное собрание сочинений. Том 55

259. 116 27—117 4. Музыка есть..... стенографических значков. — О том же писал Толстой жене из Ясной поляны в Москву 16 января 1905 г.: «Как ты наслаждаешься музыкой? Я на-днях думал о музыке вот что: Музыка есть стенография чувств. Когда мы говорим, мы понижением, возвышением, силой, быстрой или медленной последовательностью звуков выражаем те чувства, которыми сопровождаем то, что говорим: вырабатываемые словами мысли, образы, рассказываемые события. Музыка же передает одно сочетание и последовательность этих чувств без мыслей, образов и событий. Мне это объяснило то, что я испытываю, слушая музыку». («Письма гр. Л. Н. Толстого к жене», изд. 2, М. 1915, стр. 577.)

260. 118 8-21. 7 ) Главное..... определенное нам время. — Мысли 7 и 8 в записи 20 января 1905 г. были включены Толстым, с некоторыми изменениями и соединенные вместе, в его труд «На каждый день» (29 мая, 6). См. т. 43, стр. 300.

261. 119 12. Б ыл все время Поша. — «Поша» — Павел Иванович Бирюков (1860—1931), друг, единомышленник и биограф Толстого. См. т. 50, прим. к записи Дневника от 14 декабря 1888 г. В 1904 г. П. И. Бирюков получил разрешение вернуться в Россию из-за границы, куда был выслан в 1897 г. за помощь гонимым сектантам духоборам. Б Ясную поляну приехал 24 декабря 1904 г.

262. 119 13. Сережа — старший сын Толстого Сергей Львович.

263. 119 14-15. после одного, первого спора. — Споры у Толстого с его старшим сыном происходили по поводу современных политических событий. С. Л. Толстой стоял на позиции либералов и с их точки зрения возражал против взглядов отца. Спор С. Л. Толстого с отцом (повидимому, тот самый, который отмечен в Дневнике Льва Николаевича) происходил 24 декабря 1904 г.; он записан в Дневнике Д. П. Маковицкого («Яснополянские записки», вып. первый, стр. 46—48). Маковицкий рассказывает: «С шести до часу ночи Лев Николаевич почти всё время был в зале, только ненадолго уходил к себе с П. И. Бирюковым. У него был очень горячий спор с Сергеем Львовичем, которому хотелось, чтобы Лев Николаевич признал, что конституция есть очень желательный шаг вперед против абсолютизма. Лев Николаевич говорил, напротив, что агитация земств в пользу конституции есть напрасная трата сил... Спор был очень горячий. Сергей Львович ходил взад и вперед по комнате и ужасно волновался, перебивал Льва Николаевича, спорил также и с Н. Л. Оболененским, который был вполне на стороне Льва Николаевича. Лев Николаевич тоже не уступал, не простил Сергею Львовичу ни одной ошибки, возражал ему на всякую мысль.... Дошло до того, что у Льва Николаевича стало сжиматься горло, и он говорил тонким, прерывающимся голосом, задыхаясь и чуть не плача; хотел было уже уйти к себе, но остановился в дверях и опять стал возражать. Он бы ушел еще раньше, но его задержал П. И. Бирюков, предлагая ему такие вопросы, которые тоже имели целью заставить его признать то, что конституция всё-таки лучше монархии, и что поэтому надо желать ее, как некоторого шага вперед. Но Лев Николаевич не сделал и этой уступки».

264. 119 15. не пошел дальше. — В копии Дневника Толстого 1905 года, хранящейся в архиве В. Г. Черткова, к этому месту сделано им следующее примечание: «Строки, вычеркнутые мною на этой странице, были Л. Н. Толстым признаны несправедливыми и взяты назад, причем он мне поручил уничтожить их в его подлинном дневнике. (Желание Л. Н-ча по этому поводу выражено в его письме ко мне за № 751 от 25 апр. 1907, хранящемся в моих бумагах. ) — В. Чертков. 14 июня 1907 г. н. с. ». В упоминаемом Чертковым письме к нему от 25 апреля 1907 г., Толстой писал: «Сейчас получил ваше 2-е письмо об очень мне неприятных словах в моем дневнике. Уничтожил ваше письмо и нашел дневник и это гадкое место. Вы сами, если будете живы, уничтожите его. Только что нынче для Детского Круга Чтения писал о значении слова, том зле, которое может сделать необдуманное, непроверенное совестью, недоброе слово. Таково было это мое слово, и не для вас и не для того, против кого было направлено оно, а перед собой, перед своей совестью раскаиваюсь в нем и беру его назад, как несправедливое, а главное дурное. Ни на чем так не ясно, что человеческая душа божественна и добра, как на воспоминаниях о своих дурных поступках: кажется, что это кто-то другой, а не я сделал».

265. 119 15-18 Нынче получил 2-ое письмо от Гали..... Спорить , доказывать тоже нельзя и потому не надо. — «Галя» — Анна Константиновна Черткова, рожд. Дитерихс (1859—1927), жена В. Г. Черткова. Упоминаемое в Дневнике письмо ее ни в архиве Толстого, ни в архиве А. К. Чертковой не найдено; о содержании его можно судить по ее предшествовавшему письму от 7 января 1905 г., которое и приводим целиком: «Дорогой Лев Николаевич, сердечно тронута была вашим добрым словечком обо мне в последнем письме. Давно хочу писать вам — да вот видите, какая рука, царапаю с трудом, держа перо двумя руками. Боюсь — ничего не разберете, и всё-таки правая рука устала и ноет, а на душе лежит поговорить с вами о многом — да как-то не умею и не люблю диктовать. Пока кончаю.

«Доехал ли до вас Поша? — Счастливый... А Душан — у вас ли уже? Пусть навещает нашего Жозю — он ведь так одинок теперь без Оли, приласкайте его, он стоит того и очень, очень дорожит общением с вами. Его отношение к жизни становится всё серьезней и глубже, — это отражается в его письмах...

«9-го января.»

«Очень хотелось поговорить с вами о вашей телеграмме (ответ Американцам), которая смутила и огорчила многих (и меня и Олю) и дала повод злорадствовать таким мракобесам, как «Московские ведомости». И больно то, что искренно недоумевающие и честные люди и даже друзья обвиняют вас то в противоречии, то в высокомерии и недоброте... Противоречие — с вашими писаниями раньше; высокомерие — в том, что вы сказываете государю то, что считаете нужным для народа: отмена стеснительных законов, зависящих от слова одного человека; — а восстаете против других, высказывающих почти те же желания и требования, назревшие болезненно в России в наше время. Только про землю они не сказали, но ведь если бы народ получил возможность говорить, — он бы сам сказал и правителям и господам... Западная конституция нехороша, правда, но как вы сами и Торо говорите, «чем меньше правительство управляет, тем лучше». Переходная форма всё равно нужна и будет достигнута мирным или кровавым путем, и потому — не могу не сочувствовать всему, способствующему мирному переходу и ослаблению деспотической дикой власти, которая, как вы сами говорите, нравственно развращает и подвластных и властвующих. Простите, если говорю лишнее, высказывая свое непонимание, быть может; но ведь вы знаете, как мне дорого единомыслие с вами и как больно разномыслие и, главное, непонимание того, что вы говорите; и также не могу равнодушно слышать, когда вас толкуют вкривь и вкось — одни с огорчеиием искренним, другие с глумлением и злорадством, приводя ваше имя всуе для оправдания своих гнусных, рабских теорий... Устала очень и должна кончить. Не показывайте никому (кроме Жози) этого письма пожалуйста, и простите за откровенность, хотя и неудачно выраженную, дорогой, любимый Лев Николаевич. Дети и Оля здоровы. У нас очень мирно и хорошо. Сердечно целую вас. Любящая вас Галя».