Полное собрание сочинений. Том 55

26 ноября Толстой писал В. Г. Черткову: «...У меня другая причина волнения: болезнь Маши. У нее крупозное воспаление легкого, нынче 8-й день, и она очень, очень плоха. Смерть ее эгоистически для меня, хотя она и лучший друг мой из всех близких мне, не страшна и не жалка — мне недолго придется жить без нее, но просто, не по рассуждению, больно, жалко ее, — она, должно-быть, и по годам своим хотела бы жить, и жалко просто страданий — ее и близких. Жалко и неприятно эти тщетные усилия лечением продлить жизнь. А смерть всё больше и больше и в последнее время так стала мне близка, не страшна, естественна, нужна, так не противуположна жизни, а связана с нею, как продолжение ее, что бороться с нею свойственно только животному инстинкту, а не разуму. И потому всякая разумная — не разумная, а умная — борьба с нею, как медицина, — неприятна, нехороша».

645. 277 26—278 7. Сейчас , час ночи , скончалась Маша. Странное дело. Я не испытывал ни ужаса..... внепространственной и вневременной жизни. — Д. П. Maковицкий пишет в своих Записках 27 ноября 1906 г.: «В ночь на сегодня, 20 минут первого, Марья Львовна скончалась. Скончалась достойно, не сопротивляясь смерти и не отчаиваясь. За час до смерти узнала Льва Николаевича, притянула к своей груди его руку и сказала: — «Умираю». Противилась впрыскиванию камфары и кофеина, а к концу и питью вина и мешкам с горячей водой. За четверть часа до смерти произнесла: «Коля», — и ласкала его рукой. Потом поднялась и, поддерживаемая подушками, сидя скончалась. Лев Николаевич сидел около нее и за 10 минут до ее смерти поцеловал ей руку. Около нее стояли и сидели все: родители, братья Сергей и Андрей, сестры, невестка Марья Николаевна, Ю. И. Игумнова. В другой комнате были Н. М. Сухотина, доктор Афанасьев и я. Была гробовая тишина. Слышно было только ее слабевшее дыхание... В 2 часа дня Лев Николаевич пришел ко мне; спросил, что я делаю, и потом сказал: — «Как она спокойно умирала!» Видя, как мне тяжела смерть Марьи Львовны, Лев Николаевич сказал: — «В такие времена спасение — занятия. В таких случаях видишь, какая наша жизнь извращенная. Было бы занятие: печку топить, дрова рубить; а тут разговоры, ни к чему не ведущие. Как странно, — продолжал Лев Николаевич, — на меня смерть не производит совершенно никакого впечатления сама по себе, как что-то натуральное. Даже дурной поступок другого человека, не говоря о своем, больше трогает. Т. е., если бы я знал, что она совершила дурной поступок, это мне было бы больнее, чем ее смерть», — так приблизительно сказал Лев Николаевич». См. также: И. Л. Толстой, «Мои воспоминания», изд. «Мир», М. 1933, гл. XXVII, стр. 206—209.

646. 278 14—279 2. На народном языке жалеть значит любить..... а еще тяжелее телесных. — Эта мысль в измененном виде была включена автором в «На каждый день» (6 июня, 6). См. т. 43, стр. 314.

647. 279 23. встретил дурочку Кыню. — Кыня — прозвище дурочки Прасковьи Тимофеевны Лохмачевой из Ясной поляны (1867—1915?), часто приходившей в яснополянскую усадьбу.

648. 280 2. в симфонии. — «Симфониями» или «Конкорданциями» называются книги, содержащие указатели всех слов, встречающихся в Библии. В яснополянской библиотеке сохраняется книга: «Симфония, или Согласие на пять книг пророка Моисея, а именно: Бытия, Исход, Левит, Числ и Второзакония. Составлено трудами покойного преосвященного Парфения, епископа архангельского и холмогорского и кавалера, настоятелей некоторых монастырей и учащих Архангельской семинарии и уездного училища, под главным смотрением его преосвященства», М. 1823. В книге имеются пометки Толстого.

649. 280 6-7. вспомнил..... как солгал Готье. — Владимир Владимирович (Гаврилович) Готье (1843—1896) — с 1873 г. по 1895 г. владелец магазина французских и английских книг в Москве на Кузнецком мосту в доме Торлецкого. В 1895 г. продал магазин Тастевену.

650. 281 15-17. Прочел превосходное место в М[ыслях] М[удрых] Л[юдей] Конфуция на 29 ноября: Небо и земля велики, но.... — Мысль Конфуция в «Мыслях мудрых людей» на 29 ноября следующая: «Небо и земля велики, но они имеют цвет, образ и величину. В человеке же есть нечто, не имеющее ни цвета, ни образа, ни числа, ни величины, — это нечто разумно. Следовательно, если бы мир сам по себе был неодушевлен, то он был бы одушевлен разумом только человека. Но мир бесконечен, разум же человека ограничен, и потому разум человека не может быть разумом всего мира. Из этого видно, что мир должен быть одушевлен разумом, и разум этот должен быть бесконечен».

651. 281 17—282 2. подумал о том..... Оно есть было и будет. — Содержание этой записи развито в «На каждый день» (2 марта, 3). См. т. 43, стр. 121.

652. 282 17-19. Нет-нет и вспомню о Маше..... от любви к ней . — 30 ноября (?) 1906 г. Толстой писал П. А. Буланже: «Два раза в уме писал вам и собирался написать, когда первый раз было получено ваше письмо Маше (как больно еще произносить это имя. Сейчас плачу)...»

653. 284 15-16. Писал за это время: исправленный Кр[уг] Чт[ения]. — Исправленный или «Новый» «Круг чтения», как его называл впоследствии Толстой, составлял одну из главных его работ в течение 1907—1908 гг. В 1909 г., по совету В. Г. Черткова, был назван — «На каждый день». См. прим. 475.

654. 284 28. статья о Зн[ачении] Рев[олюции]. — Статья, вызванная появлением статьи Толстого «О значении русской революции», была напечатана в № 304 «Русских ведомостей» от 15 декабря 1906 г. (И. И[гна]тов, «Литературные отголоски»). Автор, с одной стороны, находит, что «как всё, что выходит из-под пера Толстого, как всё, что доказывает неувядаемость его ума и удивительную жизненную силу, новые мысли его «О значении русской революции» полны интереса»; с другой стороны, признает, что в основу положительной программы Толстого положено «то же «неделание», которое давно фигурирует в числе средств, рекомендуемых гр. Толстым, и которое иначе называется «пассивным сопротивлением». Но в тех размерах, которые предлагаются автором, мера эта требует такого серьезного и полного соглашения между людьми, что предварительная «организация», о которой с иронией отзывается гр. Толстой, неизбежна. Да и вся программа основана на таком изменении свойств человеческой натуры, что ее ожидает та же участь, которая, по описанию автора «Войны и мира», была уделом диспозиции, прочитанной Вейротером накануне битвы под Аустерлицем».

655. 234 28-29. иписъмо офицера. — Поручик Д. Дробневский, служивший в киевском гарнизоне, написал Толстому следующее письмо: «Уважаемый и почитаемый Лев Николаевич! Я — поручик Дробневский и служу в Киевском гарнизоне. Извините, что отнимаю у вас дорогое для всех нас ваше время на чтение этих строк, но внутреннее мое заставляет меня это сделать, по следующему поводу. Был я караульным начальником на гауптвахте, где содержится Андрей Кудрин, отказавшийся нести воинскую повинность, как несогласную с его религиозными убеждениями. Вчера я узнал, что вы, Лев Николаевич, поддерживаете в нем эту веру, высказываясь в письмах к нему и литературными своими трудами. Уважая вас, как мыслителя, мне стало непонятным, возможно ли при настоящих экономических данных в жизни государства не иметь войска, и не утопия ли для данного времени антимилитарная проповедь, зиждущаяся на великом девизе: «Возлюби ближнего, как самого себя». Я знаю, что пророки не применяются к настоящему, — их взгляд смотрит в далекое будущее, их учение, положивши лишь начало в настоящем, достраивает крышу лишь в отдаленном будущем. Не Христос ли учил о ближнем 1906 лет назад, а много ли у него истинных последователей? Разве проповедь бросать оружие создаст когда-либо такое общество, в котором забота о ближнем будет равна заботе о себе? Разве не переворот в сфере экономических соотношений, и только он, приведет к такому строю, где не будет ни богатых, ни бедных, где будут все равны, где никто не будет стремиться к захвату чужого, так как человек во всех своих запросах будет удовлетворен? Разве не тогда только все будут «ближними»? Почему вы не выступите, как Бакунин в своем «Бог и государство», с отрицанием первого, если не того и другого вместе? Ведь «Бог» служит тормозом принципа о ближнем, он угнетает и держит в рабстве миллионы людей, в угоду десятку хищников-капиталистов; бога, который совмещает в себе все несправедливости и жестокости? Он отнимает у молодежи время на зазубривание его зверств, легенд, в которых человеческая мудрость и фантазия досужими Рудаковыми, Соколовыми и т. п. лицами приписаны всё ему же? Вы знаете, что дети все легенды воспринимают за действительность. Андрей Кудрин тоже дитя, да еще с хорошими задатками. Вы приподняли его духовно в мир идеалов, а телом оставили среди слишком реального мира, с его борьбой за существование, милитаризмом. Он отказался идти против ближнего, а они за это осудили его на 5 лет ужасной жизни в арестантских ротах, пять лет лишений духовной жизни, уж не говоря о физической, после которых, разве вы уверены, что он останется таким же хорошим, как есть, и не пожалеет ли, что последовал Великому учителю! Я слыхал, что вчера пришло ваше письмо к нему, которое лежит у коменданта г. Киева, а так как международный закон о неприкосновенности корреспонденции для комендантов не писан, то оно не попадет к нему; таким образом Кудрин и с этой стороны, имеющей большое значение, лишен моральной поддержки; растолковать же ему, что не тогда «возлюбят ближних, как самих себя», когда бросят оружие, а при перемене экономических условий только лишь, есть полнейшая возможность. Я, глубокоуважаемый и почитаемый Лев Николаевич, утруждаю вас чтением этих строк еще и потому, что думаю заняться Кудриным, объяснить ему, что тратить непроизводительно пять лет лучшей жизни теперь грешно — его простят, если он возвратится к исполнению общегражданской воинской повинности. Извиняюсь за слог — я не могу выразить на бумаге того, что бы хотелось, — думаю, вы поймете меня и мою мысль и напишете, что думаете об вышеизложенном. Ваш ответ меня и обрадует и направит по честному в данном случае пути. Примите уверения в совершенном почтении и уважении. Дм. Дробневский. Киев. 20 декабря. P. S. Если сочтете нужным ответить, то мой адрес: Киев, 125 Курский полк».