Полное собрание сочинений. Том 53

Я стараюсь помочь ей, но вижу, что до сих пор не помог ей. Но я люблю ее, и мне тяжело и хорошо быть с ней. Она еще физически слаба: два месяца нет р. и она иногда думает, что она беременна. Таня, бедная и милая, тоже очень слаба. Все мы очень близки друг к другу, как Д. хорошо сказал: как, когда выбыл один листок, скорее и теснее сбиваются остальные. Я чувствую себя очень физически слабым, ничего не могу писать. Немного работал над катех[изисом]. Но только обдумывал. Написал письмо Шмиту с программой междунар[одного] Посредника. За это время вышел Хоз[яин] и Раб[отник], и слышу со всех сторон похвалы, а мне не нравится, и несмотря на то, чувство мелкого тщеславного удовлетворения. —

Нынче захотелось писать художественное. Вспоминал, что да что у меня не кончено. Хорошо бы всё докончить, именно:

1) Коневская. 2) Кто прав. 3) Отец Сергий. 4) Дьявол в аду. 5) Купон. 6) Записки матери. 7) Александр I. 8) Драма. 9) Переселенцы и башкир[ы]. — Рядом с этим кончать Катехизис. И тут же, затеяв всё это — работы лет на 8 по крайней мере, завтра умереть. И это хорошо.

За это время думал:

1) Соблазн есть мысль о том, что должно быть сохранено то, что дано для траты; что должна быть усовершенствована и улучшена личность, то, что дано для усовершенствования и улучшения того, что не лично — души и мира Божьего.

2) Заблуждение это тем ужасно, что оно заставляет жалеть то, чего нет конца, что дается тем больше, чем больше оно тратится. Как у Лаодзе сказано, как воздух в кузнечных мехах, чем больше его выходит, тем больше набирается, т. е. тем больше проходит сквозь меха. Так и плотские формы жизни — они бесконечны, и тем больше их проявляется, чем больше их тратится. Только надо верить в это. Если и умрешь, оживешь, верить ли ты сему?

3) Смерть детей с объект[ивной] точки зрения: Природа пробует давать лучших и, видя, что мир еще не готов для них, берет их назад. Но пробовать она должна, чтобы идти вперед. Это запрос. Как ласточки, прилетающие слишком рано, замерзают. Но им все-таки надо прилетать. Так Ваничка. Но это объективное дурацкое рассуждение. Разумное же рассуждение то, что он сделал дело Божие: установление Ц[арства] Б[ожия] через увеличение любви — больше, чем многие, прожившие полвека и больше.

4) Соня говорила часто: он меня спасал от зла. Я дурная, грубая натура, он любовью своей смягчал, приближал меня к Богу. Как будто он теперь не делает этого.

5) Да, любовь есть Бог. Полюби, полюби того, кто делал тебе больно, кого ты осуждал, не любил и всё то, что скрывало от тебя его душу, исчезнет, и ты, как сквозь светлую воду на дне, увидишь божественную сущность его любви, и тебе не нужно и нельзя будет прощать его, тебе нужно будет прощать только себя за то, что ты не любил Бога в том, в ком он был, и из-за своей нелюбви не видал Его.

6) Да, жить надо всегда так, как будто рядом в комнате умирает любимый ребенок. Он и умирает всегда. Всегда умираю и я.

7) Соня сказала: он серьезен, как дети.

8) Несколько дней после смерти В[анички], когда во мне стала ослабевать любовь (то, что дал мне через В[аничкину] жизнь и смерть Бог, никогда не уничтожится), я думал, что хорошо поддерживать в себе любовь тем, чтобы во всех людях видеть детей — представлять их себе такими, какими они были 7 лет. Я могу делать это. И это хорошо.

9) Радость жизни без соблазна есть предмет искусства.

10) С особенной новой силой понял, что жизнь моя и всех только служение, а не имеет цели в самой себе.

11) Читал дурную статью С[оловьева] против непротивления. Во всяком нравственном практическом предписании есть возможность противоречия этого предписания с другим предписанием, вытекающим из той же основы. — Воздержание: что же, не есть и сделаться неспособным служить людям? Не убивать животных, что же, дать им съесть себя? Не пить вина. Что ж, не причащать[ся], не лечиться вином? Не противиться злу насилием. Что же, дать убить человеку самого себя и других?

Отыскивание этих противоречий показывает только то, что человек, занятый этим, хочет не следовать нравственному правилу. Всё та же история: из-за одного человека, к[оторому] нужно лечиться вином, не противиться пьянству. Из-за одного воображаемого насильника, убивать, казнить, заточать. —

Теперь 12 дня. Иду вниз, Господи, помоги мне делать волю Твою. Одного только хочу.

13 Марта 95. Москва. Е. б. ж.

[18 марта. Москва.]

Нынче 18. Утро. Прошло 5 дней. Ничего не делал. По утрам думал над катехизисом. Один раз немного пописал к О[тцу] С[ергию], но не хорошо. Маша уехала к Илье. С[оня] переходит с тяжелым страданием на новую ступень жизни. Помоги ей, Господи. Всё это время болит голова и большая слабость. По вечерам было много посетителей. И мне очень тяжело с ними. —

Писательство, особенно художеств[енное], прямо нравственно вредно мне. И я, когда я писал Х[озяина] и Р[аботника], поддавался желанию славы. И те похвалы и успех служат верным показателем того, что это б[ыло] дурное дело. — Нынче я как будто немного нравственно проснулся. Началось это пробуждение уже дня два тому назад. —

Главное, надо помнить и понимать, что всякое внешнее дело, как бы оно велико ни казалось, есть ничтожество, что ты маленький, крошечный червячок, служащий делу Божьему, что ты как величина внешняя = 1/ ∞, т. е. 0, что ты величина только в той степени, в к[оторой] ты проявил в себе Бога. Прислушиваться же к своему значению есть соблазн из соблазнов, величайший и вреднейший соблазн. Избави меня от него, Отец. —

За это время был старичок из Сибири, где он живет в пустыне. Я говорю: как же жить в пустыне, когда люди во тьме: не надо ставить свет под спуд. А он говорит: кто станет искать света, тот найдет. Т. е. дело не в том, чтобы светить, а в том, чтобы быть светлым.

Еще был Чертков. Как всегда мне с ним хорошо. И он тоже освежил меня.

За это время думал много, но сейчас некогда. Напишу вечером или завтра, е[сли] б[уду] ж[ив].

Сегодня 27 Марта 1895. Москва. Написал или скорее исправил письма Шмиту и Кенворти за это время и кое-кому еще. И кроме этого, к стыду моему, ничего не делал. Письма к Кенв[орти] и Шм[иту] с затеей Европ[ейского] издания мне не нравятся. Как будто в глубине души голос говорит, что это нехорошо. И я думаю, что нехорошо. Ничего не писал; но не доволен собою. Любовь Божия не покидает меня. — Мне с Сережей хорошо и легко. И не помню недоброго чувства к кому бы то ни было за всё это время. Так как я не слышу всех осуждений, а слышу одни похвалы за Х[озяина] и Р[аботника], то мне представляется большой шум и вспоминается анекдот о проповеднике, к[оторый] на взрыв рукоплесканий, покрывших одну его фразу, остановился и спросил: или я сказал какую-нибудь глупость? Я чувствую то же и знаю, что я сделал глупость: занявшись худож[ественной] обработкой пустого рассказа. Самая же мысль не ясна и вымучена — не проста. Рассказ плохой. И мне хотелось бы написать на него анонимную критику, если бы был досуг и это не было бы заботой о том, что не стоит того.