Полное собрание сочинений. Том 46

402 88 3 . не подъехал к Баряти [ нскому ] . — Ср. запись 3 июля 1851 г.: «трусил Барятинского», и прим. 334.

403 89 2— 90 24 . Текст и перевод двух чеченских песен, записанных в дневнике 1 февраля 1852 г., были изучены, по просьбе Редакции, знатоком чеченского языка проф. Н. Ф. Яковлевым, исследование которого увидит вероятно свет в специальном органе. Здесь же, с разрешения его, сообщаем только вкратце результат, к которому он пришел.

Толстой пользовался для своей записи звуков чеченского языка обычными знаками русского алфавита, оттеняя только кое-где некоторые фонетические особенности с помощью диакритических знаков — горизонтальной черты над строкой для обозначения звука, не передаваемого вполне точно русским знаком, и знака «′» для обозначения долготы гласной для двугласной. Но конечно в своей записи, как в единичной попытке, Толстой не мог проводить какой-либо строго-последовательной транскрипции; не мог он использовать также и каких-либо лингвистических трудов по чеченскому языку, так как первая работа в этой области (П. К. Услара) появилась лишь десять лет спустя после его записи. Деление чеченского текста на слова также не везде правильно. Эти особенности записи Толстого заставляют проделать над текстом работу не столько прочтения, сколько реконструкции чеченского прототипа, материалом для которой служат одновременно и перевод и чеченский текст оригинала. Эта работа дает возможность с несомненностью установить, что мы имеем здесь зафиксированную Толстым подлинную устную передачу природного чеченца. Самая внешность текстов, обилие зачеркнутых мест, вставок и поправок в корне противоречит предположению, чтобы эти тексты могли быть переписаны Толстым с готовой рукописи.

Русский перевод Толстого восходит также к переводу самого исполнителя-чеченца, хотя некоторые исправления указывают на работу записывателя в сторону придания переводу большей литературности.

В заглавии песен стоят имена чеченцев Садо (см. прим. 397) и Балты (см. прим. 401), известных из дневника и переписки Толстого. Что касается выражений «песня Садо», «песня Балты», то они могут указывать здесь не только на лицо, от которого записана песня, но и на стремление — замеченное также и у ингушей и не всегда достаточно обоснованное — подчеркнуть принадлежность песни определенному лицу.

Намечаемый таким образом живой источник чеченских записей Толстого увеличивает и без того их значительную научную ценность, как первого по времени письменного памятника чеченского языка в ряду немногих других, по которым мы можем судить о диалектах и об истории этого языка за истекшее столетие. Бри этом надо отметить удивительную в тогдашних условиях точность записи и передачи непосредственного акустического впечатления чеченской речи, поскольку это мог сделать русский, пользуясь знаками русского алфавита.

Обе песни носят явно выраженный характер свадебной символической поэтики. Первая в образах, знакомых из русских песен, символизирует неизбежность брака с «суженым». Что касается термина qahbã, переданного у Толстого простонародным выражением, означающим «распутницу», то здесь следует видеть едва ли не результат безграмотного перевода чеченца, вложившего в этот русский термин несвойственное ему содержание. Qahbã обозначает собственно женщину, нарушающую общеобязательный адат, как норму обычного права, а не только как правило общежития, так сказать эманципированную, эксцентричную в дурном смысле, с точки зрения горца, женщину. Этот именно смысл подсказывается контекстом песни: женщина подвергается общественному порицанию уже за одно то, что она, покончив самоубийством, нарушила адат, или даже только за то, что ушла из дому одна в поле.

Вторая песня поясняется многочисленными русскими свадебными параллелями, трактующими об идеальном, с точки зрения невесты, женихе и, подобно тому как в последних «крестьянину» отдается иногда преимущество перед «дворянином», или «купцом», так и в чеченской песне «из ночи день делающий», т. е. ночью так же ловко, как днем, разбойничающий молодец предпочитается и грузинскому «князю» и богачу, закупающему в Грузии шелка.

Ниже мы помещаем произведенную Н. Ф. Яковлевым реконструкцию текста в упрощенной латинской транскрипции, и выполненный им же буквальный подстрочный перевод. Текст печатается с делением на песенные строки (частью отмеченные и у Толстого знаком — ) и с исправным делением на слова, у Толстого нередко записанные слитно. В ломаных скобках — слова, зачеркнутые в рукописи, а в квадратных — необходимые конъектуры.

В латинской транскрипции черта над гласными обозначает долготу, волнистая линия — носовой характер гласной; знаки ç, ȡ, с, 3 — аффрикаты: ч, дж, ц, дз; х, j — увулярные спиранты, глухой и звонкий; «q» увулярное «к»; апостроф = арабской гамзе; «‛» — глухое гортанное придыхание; z, s — спиранты ж, ш. Согласные с диакритической чертой внизу — соответствующие глухие, мгновенные звуки, произносимые с сомкнутою гортанью (так наз. надгортанные); — арабский айн.

I. Suo sayna tiexna lier уаrа — «qahbã kas daqqa vӓ vaỹ» ērig dãcah.

Я, себя ударив, умерла бы, — «распутницы могилу рыть ей [давайте] мы», если бы не говорили.

II. Suo yedde juor уarа ārа nаха — «qahbã lar laxã nаха baxar» [ērig] dacahāra.

Я, убежав, ушла бы в открытое поле, люди — «распутницы след искать люди пошли» — если бы потом не [говорили].

III. stigil yār yara, — yālçi, doju xille, uoha yielxarna ca qiērahāra.

<���Я> на небо поднялась бы, <���я> после того как поднимусь, дождем сделавшись, вниз дождем излиться если бы не боялась.

IV. Suo yuxa yielxuçuh са qiēru, — cuinĩ ḵa hiērqada, qiēru.

Там, куда я назад дождем изливаюсь, не боюсь, — его пшеница уродится, боюсь.

V. Suo lettix juor yara, — buc xille, hal yālarna ca qiērah.

Я в землю ушла бы, — травой сделавшись, наверх выйти если бы не боялась.

VI. Осu ḵentĩ šini staruo yaarna qiēru; осu ḵantiēri yālā mettig yac suōna.

Этого молодца пара быков съест меня, боюсь; от этого молодца уйти места нет мне.

I. Alalay vadaday šīḹĩ yu-ka šā yīna bâba vaỹ Oonniỹ bažaliẽra.

Ахти, тяжко (соб. «холодно»), мне, родимая маменька, в нашей досчатой конюшне.

sa çiēni gila i’unda bālayna xaay huōna.

с душою чистой конь этот зачем приведен, известно ли тебе?

II. Vadaday, vaỹ bērçiēra Oerḑĩ māžar i ‘unda yieana xaaciy huōna.

Ахти, на нашей стене черное мажарское [ружье] это зачем принесено, не известно ли тебе?

huo laxã vojuçu gurḑĩ ēluō yieana.

Тебя искать сватать идущий грузинский князь принес его.

III. Sě nānа, saỹ daguō ṯe са iēcu as sayna lexna buĩsinax de diẽ ḵant.