Полное собрание сочинений. Том 44

Движение в высоту предмета, движущегося вместе с тем и в плоскости, будет точным подобием отношения истинной жизни человеческой к жизни животной личности, или жизни истинной к жизни временной и пространственной. Движение предмета кверху не зависит и не может ни увеличиться, ни уменьшиться от его движения в плоскости. То же и с определением жизни человеческой. Жизнь истинная проявляется всегда в личности, но не зависит, не может ни увеличиться, ни уменьшиться от такого или другого существования личности.

Временные и пространственные условия, в которых находится животная личность человека, не могут влиять на жизнь истинную, состоящую в подчинении животной личности разумному сознанию.

Вне власти человека, желающего жить, уничтожить, остановить пространственное и временное движение своего существования; но истинная жизнь его есть достижение блага подчинением разуму, независимо от этих видимых пространственных и временных движений. В этом-то большем и большем достижении блага через усилие разума только и состоит то, чтò составляет жизнь человеческую. Нет этого увеличения в усилении — и жизнь человеческая идет по двум видимым направлениям пространства и времени и есть одно существование. Есть это движение в высоту, это большее и большее подчинение разуму, — и между двумя силами и одной устанавливается отношение и совершается большее или меньшее движение по равнодействующей, поднимающей существование человека в область жизни.

Силы пространственные и временные — силы определенные, конечные, несовместимые с понятием жизни; сила же стремления к благу через подчинение разуму есть сила, поднимающая в высоту, — сама сила жизни, для которой нет ни временных, ни пространственных пределов.

Всё молодые склонны жить не настоящей жизнью (которая одна только и есть, какая бы она ни была), а жить будущим. А если у молодого человека на беду сложилась такая жизнь, что настоящее совсем несогласно с его желаниями и непривлекательно, то он уже совсем пренебрегает настоящим, а весь в будущем, — в том, чего нет, и очень может быть, что и совсем не будет.

Всё то, чтò мы называем злом, всякое горе, если только мы принимаем его, как должно, улучшает нашу душу. А в этом улучшении все дело жизни.

«Истинно, истинно говорю вам: вы восплачете и возрыдаете, а мир возрадуется; вы печальны будете, но печаль ваша в радость будет. Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час ее; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир». (Иоанна, гл. 16, ст. 20—21.)

Есть рассказ о том, что человек за грехи был наказан тем, что не мог умереть. Можно смело сказать, что если бы человек был наказан тем, что он не мог бы страдать, то наказание это было бы такое же тяжелое.

То, чтò считается счастьем и несчастьем нашего телесного человека, не в нашей воле — ни потери, ни болезни, ни смерть. Но то, чтобы было у меня хорошо или дурно на душе, это от меня зависит. Покоряюсь я воле Бога — и мне хорошо, какие бы ни были внешние условия.

Огонь и разрушает и греет. Так же и болезнь. Когда мне не больно, то не только радостно, но и весело. Когда здоровый стараешься жить хорошо, то это делаешь с усилием, и то как бы приподнимаешь одну сторону тяжести, а все остальное давит. В болезни же сразу облегчается вся эта тяжесть мирских соблазнов, и сразу делается легко, и так страшно думать, что, как это знаешь по опыту, как только пройдет болезнь, тяжесть эта со всей силой опять наляжет на тебя.

Как наше тело лопнуло бы, если бы прекратилось давление на него атмосферы, так если бы прекратилось давление на людскую жизнь нужды, тягостного труда и всякого рода превратностей судьбы, то надменность людей возросла бы хотя и не до опасности лопнуть, но все же до явлений необузданнейшей дури и даже умопомешательства.

Шопенгауер.

Чем хуже становится человеку телесно, тем лучше ему становится духовно. И потому человеку не может быть дурно. Духовное и телесное — это как два конца коромысла весов. Чем тяжелее телесное, тем выше поднимается конец духовный, тем лучше душе, и наоборот.

Ищи причину своих страданий в себе. Иногда эти страдания прямо от твоих грехов, и тебе ясно видно это; иногда же ты не видишь этого. Но ты не видишь этого только тогда, когда ты жизнь свою ограничиваешь своей личностью и не сознаешь того, что всё, чтò жило и живет, одно с тобою.

Болезнь нападает на всякого человека, и ему надо стараться не о том, чтобы вылечить себя от болезни, а как наилучшим образом прожить в том положении, в котором он находится.

Когда чувствуешь себя слабым, больным, то помни одно: что если не можешь сделать ничего хорошего, то всеми силами старайся хоть не сделать ничего дурного.

Когда человек живет хорошей жизнью, то он бывает счастлив сейчас и не думает о том, чтò будет после жизни. Счастлив же бывает человек неизменно тогда, когда полагает свое благо в исполнении воли Бога и исполняет ее. И потому смерть не лишает блага того, кто исполняет волю Бога.

Если человек полагает свою жизнь в настоящем, то для него не может быть вопроса об его жизни в будущем ни до, ни после смерти.

Если человек живет одной духовной жизнью, смерть не может быть страшна ему. Смерть для такого человека — только освобождение духа от тела; он знает, что то, чем он живет, не может уничтожиться.

Как хорошо жить, помня о смерти, помня о том, что ты идешь и должен работать на ходу.

Кто видит смысл жизни в усовершенствовании, не может верить в смерть, — в то, чтобы усовершенствование обрывалось. Совершенствование может изменить форму, но не может оборваться.

Достигнув наивысшего предела расширения в теле (возмужалости), человек стремится установить новые, более широкие пределы, но осуществление их невозможно при тех пределах, в которых он находится, и потому жизнь тела уничтожается.

Одна смерть освобождает меня, и поэтому я говорю, что смерть — самое лучшее из всего, чтò я знаю.

Ангелус Силезиус.

Слова и поступки умирающего имеют великую власть над людьми, и потому как ни важно хорошо жить, едва ли не важнее всего хорошо умереть. Дурная, непокорная смерть ослабляет влияние хорошей жизни; хорошая, покорная, твердая смерть искупляет дурную жизнь.

Душа не живет в теле, как в доме, а как живет странник на пути в чужом пристанище.