Полное собрание сочинений. Том 35

— Как же, ротный сказывал, — подтвердил Панов. — Видно, пришел час.

— Уж очень смел был, — сказал Кондицкий.

— Тут смел, не смел, кому обречено, — пробурчал Панов. Ты что сапоги снимаешь? — обратился он к Никитину, который откурился и стаскивал с себя сапоги.

— Да смотрю — стоптал.

— То-то, стоптал, 1717 1717 Зачеркнуто: мужик, ходить не умеешь нехорошо ходишь, легче 1718 1718 Зач.: прямее ступать надо. 1719 1719 Зач.: Говорят, так на месте и положили, — сказал Кондицкий.

— Ох, хороши сапоги продавал Тихонов, — сказал Кондицкий. — Он домой идет.

— И счастье же человеку, — вздохнув, сказал Никитин.

— Счастье? 1720 1720 Зач.: А я считаю, что хуже. Что мужик — последний человек, — сказал Панов. Куда он пойдет? К братьям пахать, тоже не сахар.

— Ну нет, — заговорил своим тихим, ласковым голосом Никитин, — я бы не знаю, дядя, что дал, только бы пожить 1721 1721 Зач.: еще, как живал прежде в мужиках дома. Хоть бы глазком взглянуть на них. Выедешь, бывало, весной на двоем пахать, жеребята играют, у нас две кобылы — хорошие матки были — не знаю целы ли, 1722 1722 Зач.: птички поют грачи за тобой за сохой ходят, голуби тоже, жаворонок, земля мягкая, идешь босой ногой — точно гладит тебя.

И Никитин долго вспоминал про деревенскую жизнь и работы, и семью, стариков и детей. Кондицкий, 1723 1723 Зач.: видно между тем, задремал; слышно было, как он всхрапывал, а Панов сидел прислонившись и молчал, только 1724 1724 Зач.: как будто гневно откашливаясь. 1725 1725 Зач.: Вишь ты, как расписывает, — сказал он сердито.

— Это, брат, оставить надо, 1726 1726 Зач.: Кондицкий, давай покурить <���сказал Панов> — сердито проговорил Панов, — да и тише говори. На то секрет.

— И рад бы оставить, — продолжал 1727 1727 Зач.: тихим голосом своим нежным, умильным голосом Никитин, — да не могу, сном не засплю, вином не залью. Только и думка, что про домашних. И покаюсь тебе, Антоныч, на днях ушел за крепость. Думаю, бегу опять.

— Уж пороли ведь тебя, — сказал Панов.

— А все-таки не могу, хочу бежать да и всё. И сам не знаю куда, а бежать.

— То-то дурак, — сказал Панов. 1728 1728 Зач.: Только что проговорил это Панов, как впереди их послышался свисток. — Мало пороли тебя. Я бы из тебя дурь...

Он, не договорив, остановился. Пока они сидели, небо заволокло, и ветер шевелил сучья деревьев и поднимал кое где 1729 1729 Зачеркнуто: сухой падший лист. Панов остановился, потому что из за ветра услыхал свист.

— Это не птица, человек, — сказал он. 1730 1730 Зач.: Бери ружья, готовься.

— Смотри, ребята. Не зевать.

Никитин толкнул локтем Кондицкого. Все трое взялись за ружья и щелкнули взводимые курки: два вместе, Кондицкий один после. По дороге шел кто-то. Вероятно, услыхав звуки, шедший остановился. 1731 1731 Зач.: — Солдат стрелять не надо, — послышался голос в темноте. — Кто идет, говори! Солдаты выбежали на дорогу и окружили двух человек в черкесских одеждах.

— Стрелять не надо, моя генерал надо, — сказал один из них. 1732 1732 Зач.: чеченец — Стой не трогайся, — сказал Панов. — Это лазутчики.

— Ружья нет, пистолета нет, шашка нет. Генерал айда. Генерал крепко нужно. Дело хорошее нужно.

— Вишь дрожит весь, сердешный. Тоже боится, долго ли убить, — сказал Панов, — что ж веди, что ль, ты, — сказал он Кондицкому. — А сдашь, приходи опять.

— А слыхал, Слепцова то генерала убили, — сказал Панов выпуская дым с каждым словом.

— Как же, ротный сказывал, — отозвался Авдеев. — Уж очень смел был.

— Тут смел, не смел, кому обречено, — пробурчал Панов.

— И как это люди не боятся, — сказал Авдеев, — я вот страх боюсь, — очевидно похваляясь тем, что он боится. —Как это засвистят пули, так у меня вся душа в пятки уйдет. Кабы не начальство, убежал бы не знай куда.

— Бегай, не бегай, всё одно, — сказал Панов, — она найдет виноватого.

— Да это как есть. Видно, уж надо как нибудь.

— И чего это, я подумаю, господа на войну идут, — сказал Никитин. — Ну хорошо, нашего брата забреют, зашлют, тут хочешь, не хочешь, тяни двадцать пять лет, пока сдохнешь. Ну они то чего не видали? Хотя бы Слепцов этот?

— И судишь ты по дурацки. А служба? — сказал Панов. — Царю и отечеству значит.

— А жалованье то, — сказал Авдеев, — что генерал то получает.

— Получает то получает, да и спускает опять всё, — сказал Никитин. — Тоже посмотришь на них, как швыряют деньгами то, хоть бы наш ротный, опять, сказывают, из ящика наши денежки взял.

— Этот отдаст, — сказал добродушно Авдеев. — Барин хороший, — сказал Авдеев.

— Они все хороши. Ему денежки нужны, а и роте нужны, — проговорил Никитин.

— Это, брат, не наше с тобой дело. Как рота хочет, — сказал Панов. — Как рота рассудит.

— Известное дело, мир — большой человек, — сказал Авдеев. И сейчас же после этих слов Авдеев заснул, и из за не перестававшего шелеста ветра по макушкам, послышалось сопенье и даже всхрапыванье.

— Ты говоришь служба, — продолжал Никитин, — хорошо тому служить, кто что выслужит, а наш брат служи, не служи, либо пулю в лоб, либо спину выдерут. Вот и служба наша.

— Всё не то ты говоришь, — сердито проговорил Панов, — да и тише говори, на то секрет.

— Я то говорю, что скучно мне, — понизив голос, сказал Никитин. —Так то скучно, так скучно. Как накатит это на меня и не знаю, что над собой бы сделал: либо убегу, либо повешусь.

— Мало пороли тебя, — сказал Панов.

— Что ж, что спину пороли, а на душе всё то же осталось.

— То-то дурак, — сказал Панов. — Видно, дурака в семи водах не вываришь. Кабы ты мне попался в руки, я бы из тебя дурь то выбил.

Другой солдат Никитин был тонкий, белокурый красавец из крестьян Орловской губернии. Дома остались молодая жена, мать и два брата с женами и ребятами. Петр был младший, детей у него не было, и он пошел охотой за брата. Прежде он не пил, но в рекрутах начал пить и продолжал пить и на службе, когда мог и было на что. Служба ему далась легко: он был ловок, понятлив и кроме того 1733 1733 Зачеркнуто: <���был так привлекателен> как и все солдаты, ничего не боялся или делал вид, что ничего не боится, и, кроме того, был так привлекателен и наружностью и мягким, в душу идущим голосом, что все бабы и девки любили его. так добродушен и весел, что товарищи все любили его.

Начальство же ценило его за то, что он делал в песенниках. Он был и подголосок, и свистун, и плясун, но солдат он был плохой, неисправный, ленивый и даже раз после перепою бежал. Его поймали и жестоко наказали. После наказания он еще хуже стал служить, как будто совсем махнул на себя рукой и только ждал случая, когда мог напиться.