Полное собрание сочинений. Том 31

Николай Иванович.Я никогда не хотел этого.

Марья Ивановна.Ну, всё равно, в этом роде. Нет, ты христианин, ты хочешь делать добро, говоришь, что любишь людей, за что же ты казнишь ту женщину, которая отдала тебе всю свою жизнь?

Николай Иванович.Да чем же я казню? Я и люблю, но...

Марья Ивановна.Как же не казнишь, когда ты бросаешь меня, уходишь. Что же скажут все? Одно из двух: или я дурная женщина, или ты сумасшедший.

Николай Иванович.Да пускай я сумасшедший, я не могу так жить.

Марья Ивановна.Что же тут ужасного, что я во всю зиму один раз... и именно потому, что боялась, что тебе это будет неприятно — сделала вечер. И то какой, спроси Маню и Варвару Васильевну, все мне говорили, что без этого нельзя, что это необходимо. И это преступленье. И за это я должна нести позор. Да и не позор только. Самое главное то, что ты теперь не любишь меня. Ты любишь весь мир и пьяного Александра Петровича, а я все-таки люблю тебя; не могу жить без тебя. За что? За что? (Плачет.)

Николай Иванович.Ведь ты не хочешь понимать моей жизни, моей духовной жизни.

Марья Ивановна.Я хочу понимать, но не могу понять. Я вижу, что твое христианство сделало то, что ты возненавидел семью, меня. А для чего, не понимаю.

Николай Иванович.Другие понимают же.

Марья Ивановна.Кто? Александр Петрович, который выпрашивает у тебя деньги.

Николай Иванович.И он, и другие, и Тоня, и Василий Никанорович. Да мне всё равно. Если бы никто не понимал, это не изменило бы.

Марья Ивановна.Василий Никанорович покаялся и опять поступил в приход. А Тоня сейчас танцует и кокетничает с Степой.

Николай Иванович.Это жалко, но это не может сделать того, что черное [будет] белым, не может и изменить моей жизни. Маша! Я не нужен тебе. Отпусти меня. Я пытался участвовать в вашей жизни, внести в нее то, что составляет для меня всю жизнь. Но это невозможно. Выходит только то, что я мучаю вас и мучаю себя. Не только мучаю себя, но гублю то, что я делаю. Мне всякий — этот же Александр Петрович имеет право сказать и говорит, что я обманщик, что я говорю, но не делаю, что я проповедую евангельскую бедность, а сам живу в роскоши под предлогом, что я отдал всё жене.

Марья Ивановна.И тебе перед людьми стыдно. Неужели ты не можешь стать выше этого?

Николай Иванович.Не мне стыдно, но и стыдно, но я гублю дело божие.

Марья Ивановна.Ты сам говорил, что оно делается, несмотря на наше противодействие ему. Но не в том дело. Скажи, чего ты хочешь от меня?

Николай Иванович.Ведь я говорил.

Марья Ивановна.Но, Nicolas, ведь ты знаешь, что это невозможно. Подумай только, теперь Люба выходит замуж, Ваня поступил в университет, Миша, Катя учатся. Как же всё оборвать?

Николай Иванович.Так мне-то как же быть?

Марья Ивановна.Делать то, что ты проповедуешь: терпеть, любить. Что тебе трудно? Только переносить нас, не лишать нас себя. Ну, что тебя мучает?

[Ваня.]Мама, зовут тебя.

Марья Ивановна.Скажи, что не могу. Иди, иди.

Ваня.Да приходи же. [( Уходит )].

Николай Иванович.Ты не хочешь видеть и понимать меня.

Марья Ивановна.Не не хочу, но не могу.

Николай Иванович.Да, не хочешь понимать, и мы расходимся всё больше и больше. Ты вникни в меня, на минутку перенесись, и ты поймешь. Ну, первое: жизнь здесь вся развращенная. Ты сердишься на это слово, но я не могу иначе назвать жизнь, всю построенную на грабеже, потому что деньги, на которые вы живете, это деньги с земли, которую вы грабите у народа. Кроме того, я вижу, что эта жизнь развращает детей: «горе тому, кто соблазнит единого из малых сих», а я вижу, как на моих глазах они гибнут и развращаются. Не могу я видеть, как люди взрослые, как рабы, наряженные во фраки, служат нам. Каждый обед для меня страданье.

Марья Ивановна.Да ведь это всё было. Ведь это у всех и за границей и везде.

Николай Иванович.Не могу я, с тех пор, как я понял, что мы все братья, я уже не могу не видеть этого и не страдать.

Марья Ивановна.Вольно же. Всё можно выдумать.

Николай Иванович (горячо) . Вот это-то непонимание ужасно. Ну вот нынче. Утро я провожу в Ржановом доме среди золоторотцев, вижу, как там прямо от голода умер ребенок, как мальчик стал алкоголиком, как прачка чахоточная едет полоскать белье; потом прихожу домой, и лакей в белом галстуке отворяет мне дверь, вижу, как мой сын, мальчишка, требует от этого лакея, чтобы он принес ему воды, вижу эту армию прислуги, работающих для нас. Потом я иду к Борису, человеку, жизнью своей отстаивающему истину, и вижу, как его, чистого, сильного, твердого человека, умышленно доводят до сумасшествия и гибели, чтобы отделаться от него. Я знаю, они знают, что у него порок сердца, и они раздразнивают его и тащат в отделение бешеных. Нет, это ужасно, ужасно. И тут я прихожу домой и узнаю, что та одна из нашей семьи дочь, которая понимала — не меня, а истину, что она за одно отреклась и от жениха, которому обещала любовь, и от истины, и выходит за лакея, лгуна...

Марья Ивановна.Как это по-христиански.

Николай Иванович.Да, это скверно, я виноват, но я только хочу, чтобы ты перенеслась в меня. Я только говорю, что она отреклась от истины....

Марья Ивановна.Ты говоришь: от истины; а другие, и большинство, говорят: от заблуждения. Ведь вот Василий Никанорович думал, что он заблуждался, а теперь вернулся же к церкви.

Николай Иванович.Да не может быть.

Марья Ивановна.Он писал Лизаньке, она покажет тебе письмо. Всё это очень непрочно. Также и Тоня. Я уже не говорю про Александра Петровича, который находит это только выгодным.

Николай Иванович (сердится) . Ну, всё равно. Я только прошу меня понять. Я все-таки считаю истину истиной. Так мне это больно. И тут дома вхожу, вижу елка, бал, трата сотен, когда люди мрут с голода. Не могу я так жить. Пожалей меня, я измучился. Отпусти меня. Прощай.

Марья Ивановна.Если ты уйдешь, я уйду с тобой. А если не с тобой, то уйду под тот поезд, на котором ты поедешь. И пропадай они все — и Миша и Катя. Боже мой, боже мой. Какое, какое мучение. За что? за что? (Плачет.)

Николай Иванович (в двери) . Александр Петрович! идите к себе. Я не поеду. Я останусь, хорошо. (Раздевается.)

Марья Ивановна (обнимает его) . Недолго нам жить осталось. Не будем портить после 28-летней жизни. Ну, я не буду делать вечеров, но не наказывай меня.

Ваня и Катя (вбегают) . Мама, иди скорей.

Марья Ивановна.Иду, иду. Так будем прощать друг другу. (Уходит.)

Николай Иванович.Ребенок, совсем ребенок или хитрая женщина. Да, хитрый ребенок. — Да, да. Видно, не хочешь Ты, чтобы я был твоим работником в этом твоем деле; хочешь, чтобы я был унижен, чтобы все могли на меня пальцем указывать: говорит, но не делает. Ну, пускай. Ты лучше знаешь, что тебе нужно. Смирение, юродство. Да, если бы только возвыситься до него.