Полное собрание сочинений. Том 26

Мы боимся потерять при смерти свое пространственное тѣло и свое временное сознаніе, но 448 мы и то и другое теряемъ и не боимся. Если мы боимся, то мы боимся потерять то, что соединяетъ и то другое въ одно? Потерять же этаго мы не можемъ, п[отому] ч[то] это не явилось съ нашимъ рожденіемъ, а живетъ внѣ времени. Это есть особенность моего отношенія къ міру, къ добру и злу. И это въ сознаніи моемъ представляется мнѣ независимымъ отъ времени, по разсужденію же всегда наблюдаемымъ представляется происшедшимъ отъ причинъ, скрывающихся въ безконечномъ времени и пространствѣ, т. е. тоже внѣ ихъ. Тѣло и сознаніе временныя 449 прекращаются, но истинное сознаніе своего отношенія къ міру не можетъ прекратиться, п[отому] ч[то] оно живетъ внѣ времени и пространства.

Смерть видна только человѣку, не понимающему жизнь въ своемъ отношеніи къ міру и въ простр[анственномъ] и временномъ существовавiи. Для такого человѣка вся жизнь есть смерть. Для человѣка же, положившаго жизнь въ установленіи согласнаго съ разумомъ отношенія, движеніе временной жизни, огрубеніе членовъ, ослабленіе, устареніе есть увеличеніе жизни, a прекращеніе плотскаго существованія есть начало новой жизни. Вѣдь есть только, истинно есть отношеніе къ міру и, когда есть это отношеніе и выработано новое, неумѣщающееся въ существованiи, то нельзя думать и говорить о смерти. Существованіе и жизнь въ обратномъ отношеніи: увеличеніе одной уменьшаетъ другую, и на оборотъ. 450 Думать что человѣкъ умираетъ съ плотской смертью, все равно что думалъ человѣкъ, вообразившій, что его тѣнь онъ самъ, когда бы онъ пересталъ видѣть свою тѣнь.

«Но какъ же отрицать смерть, когда мы видимъ уничтоженіе жизни. Человѣкъ былъ и его нѣтъ»? Какъ нѣтъ? А что значитъ то, что какъ дѣйствовалъ на меня умершій человѣкъ при жизни, также дѣйствуетъ онъ и теперь. Его жизнь входитъ въ меня, становится моей жизнью. Становясь на ступень, на которую онъ сталъ, я начинаю видѣть, гдѣ онъ, но и, наблюдая внѣ себя, я вижу, что онъ дѣйствуетъ на людей какъ растущее живое, но не умирающее. 451 Сократъ дѣйствуетъ на 452 людей, переворачивая имъ жизнь. Они живутъ послѣдствіями его жизни. «Да и это и есть жизнь. Послѣдствія же [ 1 не разобр .] Да 453 [ 1 не разобр. ]и есть его жизнь. — Я не вижу только пространственнаго и временнаго центра, но центръ есть. Каковъ онъ, не знаю, но знаю, что то, что была его жизнь, то и осталось. На этихъ людяхъ мы можемъ видѣть основу, по которой они не сомнѣвались въ своемъ безсмертіи. Они видѣли въ этомъ существовали жизнь, къ которой они шли. И видѣли свѣтъ впереди себя и позади свѣтъ, разливаемый 454 новымъ центромъ жизни на людей. Вѣру въ безсмертіе нельзя принять по довѣрію, надо ее сдѣлать. Зерно повѣритъ въ жизнь, только когда проростетъ.

Но удивительное дѣло! Люди съ родившимся разумнымъ сознаніемъ продолжаютъ утверждать, что жизнь не въ этомъ разумномъ сознаніи, а въ животной личности. Зерно проросло и утверждаетъ, что жизнь въ немъ, а не въ росткѣ.

«Да», говорятъ люди, «правда, что человѣку кажется иногда, что въ немъ есть два я, но это иллюзія. И иллюзія не есть я животной личности, которое не можетъ про себя знать, но иллюзія въ томъ самомъ разумномъ сознаніи, которое отрицаетъ жизнь одной личности. Существуетъ, дѣйствительно существуетъ только то, что подлежитъ наблюденію: подлежитъ же наблюденію животная личность человѣка. То же, что человѣку кажется, что дѣятельность этой животной личности управляется разумнымъ сознаніемъ, есть обманъ. Кажущіяся независимыми проявленія этого сознанія всѣ зависятъ отъ физическихъ причинъ. Поврежденія мозга, гипнотизмъ и сотни другихъ явленій показываютъ, что проявленія разумнаго сознанія всѣ находятся въ зависимости отъ матеріальныхъ причинъ. Человѣкъ лишается этаго сознанія и продолжаетъ жить, и потому проявленія сознанія суть послѣдствія дѣятельности животной личности.

<���Безъ земли подъ кореньями не могла бы вырости груша. Если вынуть землю изъ подъ нея, не будетъ груши, поэтому появленіе груши есть послѣдствіе дѣятельности земли.> Совѣстно распутывать такой нелѣпый софизмъ, но софизмъ этотъ, не смотря на свою нелѣпость, составляетъ догматъ вѣры, такъ называемыхъ ученыхъ нашего времени.

<���Животное даже мы признаемъ живымъ только тогда, когда оно 456 какъ Буридановскій оселъ не можетъ взять одну или другую вязанку сѣна, и когда оно 457 можетъ выбрать.

Свобода, которую мы чувствуемъ въ себѣ какъ самую жизнь, есть для насъ и призракъ всякой другой жизни. Безъ этаго сознанія свободы мы не имѣли бы понятія ни о какой другой жизни.>

То обстоятельство, что въ разумномъ сознаніи являются перерывы и прекращенія, происходящiя отъ внѣшнихъ причинъ, столь же мало доказываетъ то, что она есть произведете внѣшнихъ причинъ, какъ и то, что груша, выросшая на деревѣ, есть произведете земли подъ ея кореньями.

И чтобы вывести понятіе груши изъ земли, необходимо надо придумать сложную ми ѳологію происхожденія органическаго изъ неорганическаго, въ которомъ ничего не будетъ реальнаго, то самое, что дѣлаетъ наука, стараясь показать возможность происхожденія органическаго изъ неорганическаго и разумнаго изъ животнаго.

Разсужденіе о томъ, что нарушеніе законовъ животнаго существованія нарушаетъ и жизнь, доказываетъ только то, что существованіе животнаго можетъ продолжаться безъ жизни, такъ же какъ и существованіе вещества можетъ продолжаться безъ существованія животнаго и что мы разсматриваемъ не жизнь, а сопутствующiя ей обстоятельства. Точно такъ же какъ, разсуждая о томъ, что перенесете земли изъ подъ корней груши въ другое мѣсто нарушило бы ростъ груши, доказываетъ только, что земля можетъ быть и безъ груши, и что мы разсматриваемъ не грушу, а землю.

Грушу мы разумѣли какъ растеніе, плодъ, произрастающій при извѣстныхъ условіяхъ; такъ же и жизнь мы разсматриваемъ какъ разумное сознаніе, являющееся при извѣстныхъ условіяхъ, и груша остается груша, и разумная жизнь остается жизнью, несмотря на ложныя разсужденія людей, толкующихъ объ землѣ для опредѣленія груши и о существованіи животнаго для опредѣленія жизни. Жизнь ни своя, ни чужая, никакая жизнь не мыслима безъ разумнаго сознанія, управляющаго матеріяльными условіями, тѣми самыми условіями, которымъ подчинено животное существованіе. Такъ какъ же можетъ опредѣленіе условій животнаго существованія опредѣлять жизнь, которая состоитъ въ управленіи ими?

И въ себѣ и въ другихъ существахъ мы понимаемъ жизнь только какъ подчиненiе закону, который находится въ насъ и составляетъ нашу жизнь.

Не только въ людяхъ, но даже животныхъ мы такъ понимаемъ жизнь. Въ себѣ мы признаемъ жизнь только до тѣхъ поръ, пока въ насъ есть возможность управлять своимъ животнымъ: какъ только мы въ бреду или спимъ, мы не сознаемъ себя живыми, и нѣтъ для насъ никакой жизни и внѣ насъ. Точно также жизнь въ другихъ людяхъ мы признали только до тѣхъ поръ, пока признаемъ за ними возможность подчиненія животнаго разумному сознанію.