Полное собрание сочинений. Том 25

Старуха пустила мальчика, а Авдѣичъ взялъ его за руку и сказалъ:

— Проси у бабушки прощенья. И впередъ не дѣлай такъ. А яблоко вотъ тебѣ. И Авдѣичъ купилъ яблоко и далъ мальчику.

— Набалуешь ты ихъ такъ мерзавцевъ, сказала старуха. Его высѣчь надо, а не наградить.

— По нашему такъ, а по Божьему не такъ. Коли его за яблоко высѣчь надо, такъ что съ нами за наши грѣхи сдѣлать надо? 207 207 Зач.: Были и мы съ тобой такіе же. И у насъ такія же дѣти были. У меня была такая же да прибралъ ее Богь. У тебя что были дѣти, бабушка? Старуха не слушала Авдѣича до тѣхъ поръ, пока онъ не спросилъ ее были ли у нея дѣти, но когда онъ спросилъ ее объ этомъ, она вдругъ размякла. Было и у меня дѣдушка, да 8 человѣкъ, сказала она (зач. старуха) да только одна (зач. двое) осталась. И хорошіе были дѣти. Сынъ у меня умный Ва. Теперь внучки. Одинъ такой то. И вотъ имъ то и несу протопиться. — Такъ вотъ жалѣешь ихъ и его пожалѣть надо.

И paзсказалъ Авдѣичъ старухѣ притчу о томъ, какъ хозяинъ простилъ оброчнику весь большой долгъ его, а оброчникъ пошелъ и сталъ душить своего должника.

— Богъ велѣлъ прощать, сказалъ Ав[дѣичъ], а то и намъ не простится.

И вздохнула старуха и стала разсказывать про свою нужду и какъ она живетъ у дочери, и какъ внучата ее любятъ и какъ для нихъ работаетъ и для нихъ набрала щепокъ протопиться, и какъ Аксюша внучка всегда рада когда вернется бабушка и какъ лѣзетъ къ ней на руки. И совсѣмъ размякла старуха и сказала. 208 208 Зачеркнуто: Извѣстно, ребячье дѣло. Богъ съ нимъ, сказала старуха

Ну Богъ съ нимъ, пусти его, и хотѣла старуха поднимать мѣшокъ на плечи, но мальчикъ подошелъ и сказалъ:

— Дай я снесу, бабушка.

Старуха покачала головой и взвалила мѣшокъ на мальчика, а сама выбрала еще яблочко похуже и дала ему въ руку.

— Спасибо, бабушка, не надо, у меня есть, сказалъ мальчикъ.

И они пошли рядомъ по улицѣ.

Авдѣичъ стоялъ и все смотрѣлъ на нихъ и слушалъ, какъ они шли и что то все говорили. Вернулся Авдѣичъ къ себѣ и сѣлъ на свое мѣсто. Стало темнѣть, глаза старика устали 209 209 Зач.: отъ напряженія и сердце 210 210 Зач.: заныло тоскою стало тосковать. Вотъ ужъ и фонари стали зажигать, и въ большомъ домѣ напротивъ 211 211 Зач.: весело заблистали огни. 212 212 Зач.: огоньки на елкѣ

А Господь все не являлся!

Наступила ночь, на дворѣ опять пошелъ снѣгъ, мало стало прохожихъ, да и разглядѣть ихъ было трудно; но дядя Мартынъ не отходилъ отъ окна и ждалъ.

А Господь все не являлся!

Наконецъ, старикъ, съ грустью, зажегъ лампочку и, доставь изъ печки свой ужинъ, сѣлъ за столъ. Принялся было ѣсть, но охоты не было, и голова 213 213 Зач.: уныло опустилась. «Это былъ сонъ, только сонъ», шепталъ онъ, «а я думалъ и въ самомъ дѣлѣ»...

Онъ убралъ ужинъ 214 214 Зач.: почти не тронутый и раскрылъ на столѣ свою любимую книгу. Но 215 215 Зач.: даже и любимая книга не могла развѣять тоски. и читать въ эту ночь охоты не было.

«Не пришелъ!» повторялъ онъ, и наконецъ задремалъ. 216 216 Зач.: съ тоски. Вдругъ ему послышался шорохъ, комната какъ будто наполнилась людьми: впереди стоялъ 217 217 Зач.: убогій Степанычъ, около него женщина съ ребенкомъ и сзади старуха съ мальчикомъ. И они спрашивали:

«Развѣ ты не видалъ Меня?» 218 218 Зачеркнуто: За ними шли нищіе, которымъ онъ подавалъ милостыню и каждый говорилъ въ свою очередь: «Развѣ ты не видалъ меня?»

«Да кто же вы такіе?» вскричалъ башмачникъ, глядя на нихъ съ изумленіемъ.

Тогда ребенокъ, на рукахъ женщины, потянулся къ старику, наклонился надъ раскрытымъ Евангеліемъ 219 219 Зач.: которое онъ читалъ и пальчикомъ указалъ на 220 220 Зач.: то мѣсто, гдѣ сказано: «Кто приметъ одно такое дитя во Имя Мое, тотъ Меня принимаетъ (Матфея 18,5) и еще на эти слова: стихи.

Авдѣичъ прочелъ:

«Алкалъ Я, и вы дали Мнѣ ѣсть, жаждалъ и вы напоили Меня, былъ странникомъ и вы приняли Меня... Такъ какъ вы сдѣлали это одному изъ сихъ братій Моихъ меньшихъ, то сдѣлали Мнѣ. (Матфея 25).

Жена слушала, слушала, заснула. Въ середи ночи закричала жена во снѣ и проснулась.

— Чего ты? говоритъ мужъ.

— Да что, Пахомушка, говоритъ: нехорошій я сонъ видѣла. Не ходи ты завтра землю обходить.

Засмѣялся Пахомъ.

Вона! говоритъ. Что же тебѣ привидѣлось?

— Охъ, не ходи, Пахомушка. Жутко мнѣ.

— Да что ты видѣла то?

И видѣлось мнѣ, что лежимъ мы съ тобой въ этой самой кибиткѣ и что слышу я, хохочетъ кто то у хозяина и что захотѣлось мнѣ посмотрѣть. И встала я, будто и пошла потихоньку къ той кибиткѣ. Подошла, подняла войлокъ и заглянула въ щелку. И вижу я, сидитъ этотъ самый старшина башкирскій, вотъ такъ за животъ ухватился обѣими руками, закатывается, хохочетъ. И гляжу я на него и это не онъ, а купецъ намеднишній, что къ намъ заѣзжалъ, и гляну я на купца, и опять не купецъ, а тотъ мужикъ, что къ намъ на старинѣ съ низу заходилъ. И гляжу я на мужика, и опять не онъ, а самъ дьяволъ съ рогами и съ копытами сидитъ, хохочетъ и на что-то глядитъ. Поглядѣла я, куда онъ глядитъ, а это ты лежишь кверху носомъ и бѣлый, какъ ручникъ. Испугалась я, закричала и проснулась. Не ходи ты завтра, Пахомушка, землю обходить. Не къ добру я сонъ видѣла и не къ добру на одно лицо три человѣка эти: и мужикъ съ низу, и купецъ, и старшина башкирскій. — Не ходи, батюшка.

— Посмѣялся Пахомъ. — Будетъ, будетъ толковать то. Вашихъ бабьихъ словъ не переслушаешь. Спи, еще рано. Прилегъ и Пахомъ. Да такъ и не заснулъ до разсвѣта.

Подбѣжала Пахомова хозяйка съ работникомъ, хотѣла поднять его, глядь, а у него изо рта кровь течетъ и онъ мертвый лежитъ. Ахнула жена, оглянулась на старшину, а онъ сидитъ такъ точно, какъ она во снѣ его видѣла, сидитъ на корточкахъ, гогочетъ. И видитъ она явственно рога изъ за скуфейки торчать и на ногахъ копыта.

Всталъ старшина, поднялъ съ земли заступъ, кинулъ бабѣ. — На, закопай! Да сестрѣ похвались, какъ мужику земля на пользу пошла.

Поднялись всѣ башкирцы и уѣхали.

Осталась вдова Пахомова въ степи съ своимъ работникомъ.

Жилъ <���богатый и знатный> человѣкъ 70 лѣтъ. И прожилъ онъ всю свою жизнь въ грѣхахъ. Въ молодости пилъ и пьянствовалъ, въ карты игралъ и развратничалъ. Въ молодости женился, отъ жены распутничалъ. Жену въ гробъ загналъ. Дѣтей разогналъ и подъ старость жилъ съ любовницами. Никого не любилъ кромѣ своего тѣла и денегъ. Копилъ деньги и деньги въ ростъ давалъ, никого не жалѣлъ и съ бѣдной, съ сироты, съ вдовы послѣднюю рубашку и крестъ съ шеи тянулъ. И заболѣлъ этотъ человѣкъ и на смертномъ одрѣ не простилъ никому ни одной копѣйки и никого не пожалѣлъ. Пришла смерть, и только когда послѣдній часъ пришелъ, ужаснулся передъ своей жизнью человѣкъ. И только успѣлъ сказать: Господи, какъ разбойнику на крестѣ, прости мнѣ. И только успѣлъ сказать и вышла душа.