Алан Милн - Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр (сборник)

– До свидания, миледи.

– Знаете, я думаю, что папочка захотел бы купить ваше поместье. Я скажу, чтобы он сам пришел все уладить. Сколько бы вы хотели?

– Но, миледи!

– Всего миллион? Папа наверняка заплатит больше, чтобы сделать мне приятное. И наверняка… Ой, наш автобус. Кричите, Тедди, кричите! Машите шляпой! У вас найдется двухпенсовик? А то у меня нет.

– Я играла в крикет один раз, – призналась Амелия.

– В Амэ-эрике? – поинтересовался я.

– Да, было забавно.

– Но я полагал, что в Бо-о-стоне только в бейсбол играют, – возразил я.

– Ах нет же. Там еще пьют воду со льдом и едят кукурузные хлопья. А-а, и выходят замуж за настоящих герцогов. Там еще целая куча всего, что вам предстоит узнать.

– Очень хорошо, узнаю. И напишу книгу об Америке. Но о герцогах упоминать не стану – слишком мало шансов остается у других.

Фраза Амелии про крикет последовала за моим предложением на часок заглянуть в «Лордс». «Заглянуть» в «Лордс» звучит гораздо лучше, чем «пойти». Прямо-таки чувствуешь себя членом Мэрилебонского крикетного клуба, хотя в действительности таковым не являешься.

Мы кликнули кеб. Сесть в него было минутным делом. (Если вам покажется, что это слишком быстро, то следует вспомнить, что Амелия родом из Америки, где все делается стремительно.) Вскоре мы оказались на стадионе.

Отбивала команда Кента. Если бы я писал роман, то не осмелился бы сказать, что отбивала команда Кента, дабы не обнаруживать происхождение героя. Я бы тогда сказал, что команда Лоумшира защищала калитку, благодаря тому что капитан даунширской команды проиграл жеребьевку. Обратите внимание на тонкое различие.

Но я не могу вас обманывать. Отбивала действительно команда Кента. Подавал Бозанкет [51]. Впрочем, это мог быть Смит, Джонс или Робинсон. Но нет. Это был даже не Хогбин. Это был именно Бозанкет, и он демонстрировал свою знаменитую крученую подачу. Как видите, я с вами абсолютно честен.

Раз я взялся показывать Амелии Лондон и объяснять все, что мы видим, моя задача и теперь была ясна.

– Это «гугли», – небрежно обронил я.

– Кто?

– Вон там. Это «гугли».

– А, понятно. В Штатах они называются арбитрами. Странно, не правда ли?

– Гугли, – не выдержал я, – это название крученой подачи.

– А, это когда мяч ныряет в землю на полпути и дважды отскакивает?

– Ну, иногда, – признался я.

Амелия в игре разбирается, поэтому больше я не проронил ни слова. Позади нас сидел пожилой джентльмен, который без устали объяснял своей спутнице все до единой мелочи. Мы слушали (то есть не могли не слушать) сначала с интересом, но вскоре утомились. Он не упускал из виду ни малейшей детали.

– Заступ, подача Тротта, – как раз говорил он. – Вот вы знаете, что это значит? Когда мяч попадает отбивающему в ногу… мяч, который… мог бы сбить калитку… и тогда отбивающий выбывает. «Заступ»… это… ну, то есть он заступил ногой… вышел перед калиткой… и таким образом помешал мячу.

Он тяжело дышал, пыхтел и потому говорил с передышками. Немного позже он заметил в павильоне игрока в форменном серебристо-черном блейзере.

– Вот видите… он ушел с площадки… и сразу надевает свитер… чтобы не простудиться. Во время игры им становится жарко… там, у калитки… и у них есть эти свитера. Некоторые красные… другие синие… или еще какого-нибудь другого цвета. При отбивании мяча… на них специальные щитки… для защиты от удара. Ведь мяч летит очень быстро… и может нанести серьезную травму. Такой спорт… великая вещь… для юных англичан. Знаете… есть поговорка… что Ватерлоо…

– Покорнейше прошу милорда спикера поставить на голосование вопрос о прекращении комментария, – сказала мне Амелия. – Громкое одобрение и утвердительные выкрики на министерских скамьях и на скамьях оппозиции. Я рада, – продолжила она, – что вы не всегда все объясняете.

– Да, это мило с моей стороны, – признался я, – и не следует это списывать на невежество. И разрешите мне, как горячему поклоннику команды Кента, сказать «ты зол, но люди злей», – добавил я, видя, как вывели из игры моего любимого отбивающего.

– Хороший был мяч.

– Да он и ребенку под силу, – посетовал я. – А этот старикан позади нас мог и проглотить его ненароком – и не заметить. Но куда там, мячик мимо пролетел невозвратимо; я за ним – его уж нет… [52]

– Бедненький мой! Какие нехорошие люди – мячик отобрали! Немедленно следует проверить площадку.

По окончании иннинга мы вышли на площадку и остановились у калитки, решая, с какой стороны поставить Амелию. Она хотела в северо-восточном углу – там ветер в помощь. Но калитка здесь полуразрушена, так что Амелии лучше встать напротив – у павильона, тогда у нее будет фора на подаче. К тому же от той калитки мячу трудно вылететь за пределы площадки.

– Кстати, я неплохо играю, – сказала она.

– Я как-то раз сделал семь пробежек, – вставил я. – Не подумайте, что я хвастаюсь, но факт есть факт.

– Я вообще-то боулер.

– У меня тоже подачи хорошие. А скорость такая, что по сравнению со мной Джеймс Кинг [53]– ужасный тихоход. И Кутц [54]– черепаха.

– Давайте соберем команду и переедем в Америку, – предложила Амелия.

– Идет! Я приглашу Чарлза Фрая [55]. Будем играть против Бо-о-стона.

– Вы думаете, что Бостон – единственный город в Америке?

– Нет, что вы, – сказал я. – Еще есть Ну-у-Йорк. И против них сыграем, если будете хорошо себя вести.

– Раз уж вы надо мной насмехаетесь, то на подачу вам не стать.

– Простите, – взмолился я. – Под простой, но честной личиной и гадкими манерами я прячу доброе сердце. Так что даруйте мне прощение и позвольте начать игру.

– Очень хорошо. Кстати, не забудьте написать об этом в «Дейли мейл».

На том и порешили, и я тотчас же сел выполнять обещание. Вот какая в тот же вечер вышла телеграмма:

«Отправлено со стадиона «Лордс». Погода великолепная. Мы с Амелией играли замечательно. Весь день для меня существовала только одна девушка. Только одна – достойная упоминания. Она просто очаровательна. Потом она пила со мной чай. Хорошая должна быть партия. Но кто же знает…»

В десять часов утра я сидел на берегу пруда в моем загородном поместье. (Конечно, десять утра – это не рано утром.) Над водой висела легкая дымка, предвещая жаркий день, и я без сожаления размышлял о нелегкой судьбе миллионов спешащих на службу людей.

Есть что-то обворожительно порочное в попусту проведенном утре. Утро, как утверждается, предназначено для работы. День – если средства позволяют – для отдыха, но скорее всего – для работы. Вечер – вероятно, для развлечений и выхода в свет, но почти наверняка – тоже для работы, если, конечно, хочешь стать лорд-мэром. Но в любом случае – в любом! – для работы именно утро.