Алан Милн - Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр (сборник)

– Чтобы верно показать какое-то чувство, его нужно сначала испытать.

– На сцене такое не всегда удается, – возразила Клодия, которая теперь стала знатоком сцены. – Предположим, я слушаю главную героиню, которая рассказывает про то, как из темноты возникла рука и ее схватила. Значит, мне по логике полагается изобразить ужас, верно?

– Я бы изобразил, – согласился Клод.

– Ну так вот… что, если автор плохо написал сцену или актриса плохо ее сыграла и прозвучало у нее не слишком пугающе? Но я могла бы помочь зрителю, своей игрой показав, как это было ужасно. Это у нас называется «подыгрывать». То есть помогает создать ощущение ужаса.

Добавив «ужаса», она показала брату, что имела в виду.

Бросив единственный взгляд, Клод сказал, что ему это нисколько не помогает.

– Но разумеется, освещение совершенно неправильное. Я хочу сказать, тут все должно работать. В ансамбле, так сказать.

– В чем?

– В том, что слышал, – отрезала чуть раздраженно Клодия. – Учитывая, что я два дня в неделю репетирую никчемные сцены из французской классики на тот маловероятный случай, что автор знает пару слов по-французски и захочет вставить в следующую пьесу…

– Кстати о классике, я когда-нибудь рассказывал тебе, что однажды сказал мне сэр Лоренс про Катулла? – начал Клод. Это был надежный способ восстановить мир.

– Никогда, милый, – со смехом отозвалась Клодия, – но я часто хотела знать. Это было на распутье?

Клод хмыкнул, подумав, что Клодия всегда чуточку перегибает палку. А вот Хлоя – нет. Хлоя никогда бы не спросила: «Это было на распутье?»

– Думаю, теперь пришел черед ракетки, если ты не против. Перед собой, обеими руками. Нет, не так. Сейчас как раз твой выход в музыкальной комедии, где у тебя одна-единственная реплика: «Ну, девушки, кто хочет поиграть?», и единственная девушка, которая не выдыхается на третьей ноте, отвечает: «Ах, опять играть в любовную игру с Гарри в Трувилле», звучит песня «Игра любви», и пока она поет, ты стоишь, держа обеими руками ракетку… Да, да, вот так, я как раз это имел в виду. Отлично.

Помолчав какое-то время, Клодия сказала:

– Я про… взять хотя бы смех. Нам и его среди прочего приходится разучивать.

Клод, которому было не интересно, спросил зачем.

– На случай если какой-нибудь персонаж скажет что-нибудь смешное. Ну сам подумай, милый.

– Прости, я пытаюсь рисовать, знаешь ли. – Расслабившись на минутку, он спросил: – У тебя хорошо получается?

– Неплохо. Скажи что-нибудь, и я тебе покажу.

– Когда дверь не является дверью?

Клодия, у которой взаправду хорошо получалось и которой сказали это не далее как сегодня утром, выдала трель восхищенного смеха.

– Вот это неплохо вышло, – заметил Клод, задумчиво глядя на рисунок. – Нужно серьезно подумать, не заделаться ли мне драматургом.

– А теперь я покажу тебе Дору. Только дай мне снова, ладно?

– Что мне сделать?

– Повтори шутку.

На сей раз Клодия издала протяжное нервозное хихиканье и объяснила, что это Дора.

– Кто такая Дора?

– Одна девчонка в Академии.

– Похоже на нее вышло?

– Очень. Правда-правда.

Держа перед собой на вытянутой руке рисунок, Клод сказал:

– Оптимистическая девушка эта ваша Дора.

– Ее отец производит велосипеды или что-то вроде того. Я хочу сказать, она ничего. Я про деньги.

– Жаль, что сэр Генри велосипеды не производит. Сэр Генри производил бы отличные велосипеды. Они все катились бы… и катились бы, и катились бы, круг за кругом, круг за кругом… и никогда бы не останавливались.

– Правда? – спросила Клодия. – А по-моему, и так довольно весело. У нас как раз хватает на жизнь, но недостаточно, чтобы испортить твои картины.

– Потребовалось бы чертовски много, чтобы испортить мои картины, – отозвался Клод, размышляя, с кем именно Хлоя обедает в этот воскресный вечер.

– Вот так все плохо, милый? – спросила Клодия.

– Не верь глупостям про то, что художника портит финансовая независимость. Будь у меня средства, я бы карикатурами не занимался.

– А что в них дурного? И учиться рисовать тебе ведь не повредит, верно? И актрисе не зазорно выступать в музыкальных комедиях. Она всегда хотя бы чему-то может научиться: приобрести чувство сцены или умение взаимодействовать с остальными… или еще что-нибудь. Вредно бывает, только если позволишь причинить тебе вред.

– Молодец. Ясные глазки. Боже, а девочка-то умна! Вся в брата пошла. Ладно, теперь можешь снова изобразить свою коронную гримасу: эдакое веселье с толикой пренебрежительности. Вот так… Где эта чертова штука? – Он приподнял левую руку над столом и опустил ее на лист бумаги. – Она, то есть ты, говорит очередному нуворишу: «Неужели вам не нравится Боротра?» А он в ответ: «Да, я всегда останавливаюсь у губернатора».

Забыв, что она актриса, Клавдия издала нервный смешок человека, ожидающего, когда же будет соль шутки.

– Большое спасибо, – сказал Клод и, добавив пару слов к подписи, прочел вслух: – А он, уверенный, что Боротра – это тропический остров, в ответ: «Да, я всегда останавливаюсь у губернатора». Теперь давай-ка изобрази.

На сей раз ошибки в смехе Клодии быть не могло – смех получился самый что ни на есть искренний.

– Неплохо, Клод. Ты сам придумал?

– Конечно. Боже, да я из кожи вон вылез!

– Довольно неплохо. – Подумав немного, она сказала: – Конечно, можно спросить человека, нравится ли ему Боротра, и без теннисной ракетки в руке.

– Только не на развороте с юмористическими рисунками, – твердо ответил Клод.

Шутка вообще-то была не слишком удачная, но показалась чуть лучше теперь, когда Клодия не уловила соли, достойной – почти – остроумия Хлои. Вот что так восхищало его в Хлое. Она никогда не подводила. Не было ни одного изъяна в ее теле, ни одного изъяна в уме. Невольно напрашивалось сравнение с девушками, которые приезжают на Майские гонки [60]. Все смотрятся хорошенькими, все хорошо одеты; все веселые и очаровательные, а потом заговариваешь с какой-нибудь из них – и пиши пропало. На первый взгляд хороша, а на поверку то ужасно напоминает кого-то из знакомых, то прическа чересчур вычурная… Или в уголке рта родинка, или она потеет, или руки у нее уродливые; или рассказываешь ей одну из трех самых лучших на свете шуток, а она механически смеется. Всегда что-то находится. Но с Хлоей такое невозможно. Сколь бы близко к ней ни подойти, она не подведет, она всегда неподдельная.

– Мне тут кое-что пришло на ум, – сказала Клодия. – Рассказать?

– Почему нет.

– Когда я говорю «Неужели вам не нравится Боротра?», я ведь очень заинтересована, я думаю о нем, и мне самой он нравится, и пренебрежение возникает, только когда я слышу ответ. Так вот, если действие на рисунке занимает несколько секунд, которую из этих секунд ты хочешь нарисовать? Всегда самую последнюю?