Алан Милн - Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр (сборник)

В одиннадцать утра он позвонил Хлое и услышал короткие гудки. Вся корреспонденция Хлои сводилась к запискам и телефонным разговорам. Начало этому положили сами ее друзья, и скоро короткие гудки стали частью их повседневной жизни. Барнаби то и дело выслушивал их следующие три четверти часа.

Без четверти двенадцать очень сонный голос произнес:

– Алло! – А потом: – А, это ты.

– У тебя такой голос, словно ты только что проснулась, – сказал Барнаби.

– Ну да. Не мог бы ты позвонить чуть позже? Я заснула не раньше шести. А который сейчас час?

– Без четверти двенадцать.

– Господи помилуй, надо вставать! Эллен! – А потом Барнаби: – Я думала, ты собирался позвонить в одиннадцать.

– Я звонил. У тебя были короткие гудки.

– Ну же, Барнаби, надо было попробовать снова.

– Я пытался еще раз десять. Ты была очень занята.

– Я же тебе сказала, что спала. Ах да, вспомнила. Ложась спать, я сняла трубку. Люди звонят по утрам ни свет ни заря.

– Знаю. Иногда даже в то время, когда договорились.

– Эллен! Милый, я просто обязана сейчас встать. Ты не мог бы перезвонить через четверть часа? Ты ужасно обидишься?

– Ладно.

– Тогда до скорого, голубчик.

Барнаби собирался на крикетный стадион «Лордс». Матч начался в одиннадцать, Хэммонд должен был подавать. «Какого черта, – думал он, – мы не могли договориться обо всем в прошлый четверг? Так же, как мы с Долли условились бы, если бы поехали в Уимблдон? Зачем все эти бесконечные звонки?»

Он дал ей двадцать минут. Трубку взяла Эллен и велела подождать, мол, мисс Марр вот-вот подойдет. Она подошла пять минут спустя.

– Алло, дорогая, как ты?

– Я принимаю ванну.

– Ты из нее вышла или собираешься вернуться?

– Вышла. Разве нет, Эллен? Нет, не эти.

– Ну так что? – спросил Барнаби.

– Ты о чем, милый?

– О четверге.

– О! Ах да! Я как раз собиралась тебе позвонить, правда ведь, Эллен, собиралась? Голубчик, возможно, я говорю – возможно, придется перенести на пятницу. Ты ведь не очень будешь возражать?

– А когда ты будешь знать точно?

– Завтра. Просто, возможно, ну ты понимаешь, возможно, мне придется в четверг в три идти на примерку, а мы ведь собирались провести вместе целый день, верно? Ты ведь сам хотел, правда?

– Да.

– Мы могли бы только съесть ленч в четверг или провести вместе всю пятницу, как тебе больше нравится, дружочек.

– Конечно, я предпочел бы целый день.

– Так я и думала. Поэтому я стараюсь перенести примерку на пятницу, и если удастся, то наш день – четверг, а если нет, то пятница. Так тебя устроит, дорогой?

– А нельзя сейчас твердо договориться на пятницу, и тогда все уже будет решено, и тебе не потребуется утруждаться и что-то менять?

– Ах, милый, до пятницы так далеко! А кроме того я уже попросила портниху… Ты же ей звонила, правда, Эллен? Я думала, ты предпочел бы четверг – из-за крикета. Это ведь тебя устроит, милый?

– Конечно.

– Я тебе дам знать завтра. Когда ты позвонишь? В одиннадцать?

– Если не положишь трубку возле аппарата.

– Ах, милый! Ну извини, пожалуйста. Обещаю, что завтра так делать не буду и что я буду хорошей благонравной девочкой.

– Хорошо, милая. В одиннадцать.

– Это было бы чудесно. Как твои дела, дорогой?

– А… понемножку.

– Что сегодня делаешь?

– Думал поехать в «Лордс».

– Опоздаешь, верно ведь?

Сделав глубокий вдох, Барнаби сосчитал до пяти и сказал:

– Совсем чуть-чуть.

– Ну, наслаждайся, дружок. И обязательно позвони мне завтра. А теперь я просто должна идти одеваться. До свидания, милый.

– До свидания, дорогая, – отозвался Барнаби.

Он собирался позвонить Питеру и предложить завтра поиграть в гольф. У Питера была машина, и играть он соглашался только в Саннингдейле. А это означало, что выезжать надо не позже десяти. Теперь он будет привязан к Лондону до одиннадцати. «Я распоследний дурак, – думал он. – Что я с этого имею?» Он поехал в «Лордс». Когда он поднялся на трибуну, гремели долгие аплодисменты и Хэммонд уже возвращался в свою палатку.

К одиннадцати двадцати в четверг он снова дозвонился до Хлои.

– Ах, милый, – сказала она, – мне ужасно жаль, но завтра никак. Эта ужасная примерка в три…

– И поменять нельзя?

– Нет. В том-то и дело. Портниха не смогла поменять.

– Не важно, дорогая. Пятница ничуть не хуже.

– Ох, голубчик, я и в пятницу не могу! В пятницу у меня ленч с Томми. Если только можно назвать это ленчем, так, коктейли и несколько тарталеток. К двум мы должны быть в Уимблдоне. Я думала, ты говорил про четверг. Верно, Эллен? У нас всегда был именно четверг, милый… Помню, ты говорил…

– Да, но вчера, когда я тебе позвонил, ты сказала…

– Минутку…

Обмен репликами вполголоса на том конце провода.

– Извини, милый. Надо было кое за что расписаться. Милый, а нельзя нам провести целый день вместе на следующей неделе… Ох, наверное, у тебя уже отпуск закончится?

– Да. Но… давай тогда завтра просто встретимся за ленчем.

– Эллен! Подожди минутку, голубчик. – Последовала долгая пауза. – Ты еще тут, милый? Я просто смотрела в мою книжку, проверяла, удастся ли у нас просто ленч, но, кажется, никак не получается, дорогой. Утром у меня укладка, и сомневаюсь, что закончу до четверти второго. А сейчас я вижу, что примерка у меня в половине третьего, так что у нас окажется очень мало времени. А еще мне надо пойти посмотреть туфли, поэтому скорее всего я останусь вообще без ленча. Эллен! Золотко, сейчас я просто обязана принять ванну. Что ты будешь делать завтра? Играть в гольф или еще что-нибудь? Может, я тебе позвоню.

– Не уверен. Наверное, поеду за город.

– С кем-то, кого я знаю, или один?

– Минутку.

Барнаби быстро перенимал приемы. Положив трубку, он высунулся в окно и несколько раз с чувством произнес: «Да будь ты проклята!» Вернувшись, он сказал:

– Прости, дорогая, в дверь позвонили. Я просто обязан сейчас бежать. Позвоню тебе через день или два и договоримся о чем-нибудь на следующей неделе или еще на следующей. Если у тебя будет настроение. Пока.

Как он часто говорил себе, она была самой вероломной, лживой, бессовестной и эгоистичной лгуньей на свете.

Он набил трубку. Курить ему не хотелось, но надо же чем-то себя занять. «Женщины, – думал он, – наделены поразительным запасом глупости. Она пообещала провести четверг со мной, а затем выдает какую-то скорее всего специально заготовленную байку – у нее же целая библиотека истин и вымыслов под рукой, – и получается, что, дав обещание мне, она тут же – намеренно, заметьте! – условилась с парикмахером занять утренние часы и с портнихой – дневные. Скорее всего ложь. Скорее всего встречи запланированы на пятницу, а теперь она хочет ехать в Уимблдон с Томми. Кто, скажите на милость, этот Томми? Никогда о таком не слышал, а она всегда мне рассказывает. И она не понимает, что гораздо оскорбительнее бросить меня ради парикмахера с портнихой, чем – в особых обстоятельствах – ради другого мужчины. Разумеется, она встречается с другими мужчинами. Разумеется, она с ними на дружеской ноге. Если с Томми она познакомилась недавно, только естественно, что она хочет принять его первое приглашение. Особенно в Уимблдон… Кто не захотел бы? Если бы она меня попросила, то, разумеется, я поменял бы день. Но как она может делать вид, что хорошо ко мне относится? А сама способна перечеркнуть наш единственный день, наш единственно возможный день вместе, ради таких глупых пустяков, как укладка и примерка? Как бы ей понравилось (а у нее ведь гораздо меньше причин принимать такой афронт близко к сердцу!), если бы я отказался от свидания с ней, чтобы пойти стричься или купить брюки?»