Кнут Гамсун - Голод (пер. Химона)

Еще не успѣлъ я докончить, какъ онъ повернулся къ конторкѣ и продолжалъ свою работу.

Когда я замолчалъ, онъ покосился на меня, покачалъ своей красивой головой и сказалъ: «Нѣтъ». Только нѣтъ. Ни объясненій, ни лишнихъ словъ, ничего.

Мои колѣни тряслись, я долженъ былъ опереться о шкапчикъ. Я еще разъ попробую. Почему мнѣ пришло на память именно его имя? Я почувствовалъ колотье въ лѣвомъ боку и облился потомъ. — Гм… Обстоятельства мои очень плохи и, къ сожалѣнію, я совсѣмъ боленъ, — сказалъ я; я смогу вамъ, навѣрное, возвратить это черезъ нѣсколько дней. — Неужели онъ не будетъ настолько добръ?

— Отчего вы, любезнѣйшій, обращаетесь именно ко мнѣ? — спросилъ онъ. — Вы ко мнѣ пришли съ улицы, вы мнѣ совершенно незнакомы, ступайте въ редакцію, гдѣ васъ знаютъ.

— Только хоть на этотъ вечеръ, — сказалъ я, — редакція уже заперта, а я такъ страшно голоденъ.

Онъ продолжалъ качать головой, качалъ ею даже тогда, когда я уже взялся за дверную ручку.

— Прощайте, — сказалъ я.

«Значитъ, не было указанія свыше», подумалъ я и горько улыбнулся. Я потащился обратно изъ одного квартала въ другой, садясь по временамъ отдыхать на лѣстницѣ. Только бы меня не заперли. Страхъ передъ заключеніемъ преслѣдовалъ меня все время и не давалъ мнѣ покоя. Каждый разъ, какъ я видѣлъ на своемъ пути городового, я старался проскользнуть незамѣтно въ переулокъ, чтобы избѣгнуть съ нимъ встрѣчи.

— Ну-съ, отсчитаемъ теперь сто шаговъ, — сказалъ я, — и попытаемъ cчастья. Должно же когда-нибудь мнѣ повезти…

То была маленькая торговля шерстью, въ которой я никогда не былъ раньше. Одинъ человѣкъ стоялъ за прилавкомъ, въ глубинѣ комнаты — контора съ фарфоровой дощечкой съ надписью на дверяхъ и длинные ряды запакованныхъ ящиковъ. Я подождалъ ухода послѣдней покупательницы, молоденькой дамы, съ ямочками на щекахъ. — Какая хорошенькая! Я не пытался даже произнести на нее впечатлѣніе со своей булавкой на пиджакѣ и отвернулся, едва удержавъ рыданіе.

— Что вамъ угодно? — спросилъ приказчикъ.

— Хозяинъ дома? — спросилъ я.

— Въ настоящее время онъ путешествуетъ въ горахъ, въ Іотунгейменѣ,- сказалъ онъ; — у васъ къ нему дѣло?

— Я хочу попросить у него нѣсколько ёръ на ѣду, — сказалъ я, силясь улыбнуться, — я голодаю, и у меня нѣтъ ни гроша.

— Значитъ, вы такъ же богаты, какъ и я, — возразилъ тотъ, приводя въ порядокъ пакеты съ шерстью.

— О, не отталкивайте меня, не дѣлайте этого, — сказалъ я и почувствовалъ, какъ я весь похолодѣлъ. — Я умираю съ голоду, вотъ уже нѣсколько дней, какъ я ничего не ѣлъ.

Съ серьезнымъ лицомъ, не говоря ни слова, онъ началъ выворачивать одинъ карманъ за другимъ. Можетъ-быть я ему не вѣрю?

— Только пять ёръ! Черезъ нѣсколько дней я принесу вамъ за это десять.

— Другъ мой любезный, ужъ не хотите ли вы заставить меня обобрать для васъ кассу? — спросилъ онъ нетерпѣливо.

— Да, сказалъ я, — да, возьмите 5 ёръ изъ кассы.

— Не на того напали, — сказалъ онъ и прибавилъ:- больше намъ не о чемъ говорить.

Умирая съ голоду и сгорая отъ стыда, я вышелъ изъ лавки. Изъ-за жалкой кости я особачился и все-таки не добился ея! Нѣтъ, долженъ же настать всему этому конецъ. Это зашло слишкомъ далеко. Столько лѣтъ я выдерживалъ съ гордостью всѣ испытанія, — твердо переносилъ не одинъ тяжелый часъ, а теперь я дошелъ до низкаго нищенства. Этотъ день запятналъ меня навсегда. Я не погнушался плакать передъ торгашами. И къ чему все это привело? Нѣтъ, меня тошнитъ отъ отвращенія къ самому себѣ! Да, да, пора положить всему этому конецъ! Однако, что, если запрутъ мои ворота? Мнѣ нужно поторапливаться, если я не хочу провести ночь въ ратушѣ…

Мысль эта поддержала мои силы: я не хочу спать въ ратушѣ. Слава Богу, на башнѣ Спасителя только 7 часовъ. У меня еще 3 часа впереди. А какъ я испугался.

«Я все, все испробовалъ, я сдѣлалъ все, что могъ, и въ продолженіе цѣлаго дня мнѣ ни разу не повезло. Если я разскажу это, никто мнѣ не повѣритъ, а если запишу, будутъ говорить, что это выдумано. Да, да, дѣлать было нечего; теперь прежде всего не нужно ходить и стараться растрогать кого-нибудь. Фу! Меня просто тошнитъ, увѣряю тебя, мой другъ, ты мнѣ, благодаря этому, просто противенъ! Разъ исчезла надежда, то уже навсегда. А не могъ бы я украсть горсточку овса въ конюшнѣ?» Мнѣ немного полегчало.

Я двинулся черепашьимъ шагомъ домой. Къ счастью, я почувствовалъ впервые въ этотъ день жажду и пошелъ отыскивать мѣстечко, гдѣ бы могъ напиться. Отъ базара я отошелъ слишкомъ далеко, а въ частный домъ я не хотѣлъ заходить, можетъ быть подождать, пока я дойду до дому? Это будетъ не позже, чѣмъ черезъ четверть часа. Потомъ неизвѣстно, удержитъ ли мой желудокъ глотокъ воды и не станетъ ли мнѣ отъ него хуже.

— А пуговицы? Онѣ еще не пускались въ ходъ! — Я остановился и засмѣялся. Вотъ еще надежда! Я еще не окончательно погибъ. 10 ёръ я, конечно, получу за нихъ, завтра раздобуду еще 10, а въ четвергъ получу гонораръ за свой фельетонъ. Я надѣялся, что все еще можетъ пойти хорошо. И какъ это я не вспомнилъ раньше о пуговицахъ! Я досталъ ихъ изъ кармана и разглядывалъ на ходу; отъ радости у меня темнѣло въ глазахъ, и я больше не видѣлъ улицы, по которой шелъ.

Какъ мнѣ хорошо знакомъ этотъ огромный подвалъ, мое убѣжище въ темные вечера, мой другъ и кровопійца! Все мое имущество, вещь за вещью исчезли здѣсь, всѣ мои мелочи, послѣдняя книга… Въ дни аукціона я любилъ заходить сюда и радовался, если книги мои попадали въ хорошія руки. У актера Магельсена были мои часы, и я чуть не гордился этимъ. Журналъ съ моими первыми стихотворными опытами купилъ одинъ знакомый, а сюртукъ — фотографъ для отдачи его на прокатъ своимъ кліентамъ. Противъ этого ничего нельзя было: возразить. Я приготовляю пуговицы и вхожу.

— Не къ спѣху, — говорю я отъ страху, что помѣшаю ему и приведу въ дурное настроеніе духа.

Голосъ мой звучитъ какъ-то странно, глухо, такъ что я самъ съ трудомъ узнаю его, а сердце стучитъ, какъ молотокъ. Онъ обернулся ко мнѣ со своей обычной любезной улыбкой, уперся ладонями о прилавокъ и вопросительно поглядѣлъ на меня.

— Вотъ у меня есть кое-что. Я хотѣлъ спросить, не можетъ ли это вамъ пригодиться… дома мнѣ попались подъ руку, увѣряю васъ, это такъ, ради шутки… нѣсколько пуговицъ.

— Ну, что такое, какія пуговицы? — И онъ близко подошелъ къ моей рукѣ.

Не дастъ ли онъ мнѣ за нихъ нѣсколько ёръ… сколько пожелаетъ, я заранѣе согласенъ…

— За эти пуговицы? — «Дядюшка» удивленно смотритъ мнѣ въ глаза. — За эти пуговицы?

— Ну да, сколько можете, на сигару… Я случайно проходилъ мимо и зашелъ.

Ростовщикъ захохоталъ и вернулся, не говоря ни слова, къ своей конторкѣ. Я продолжалъ стоять; собственно говоря, я ни на что не надѣялся, и вмѣстѣ съ тѣмъ надѣялся на какую-то помощь. Смѣхъ его для меня былъ смертнымъ приговоромъ. Теперь ничего не выйдетъ и съ очками.