Юрий Авакян - Мертвые души. Том 3

— Ишь веселятся, ровно малые дети! — кивнул он в сторону чиновников, смеявшихся очередной шутке. – Хотя, по правде сказать, у нас всегда так; всё со смехом. Иногда думаешь — покажи им палец, и тоже станут смеяться. Но всё это не от недомыслия, а по той причине, что народ у нас служит незлобивый да простой. Да и то сказать — служить в Сибири понимающему человеку ой как сладко. Тут у нас всё крепко: и народ, и порядок. Всё словно бы напитано старинным духом, идущим ещё от веку. Люди хлебосольны и набожны, купцы старательны и отменно богаты, инородцы приветливы и разумны.

Так, что ежели и вправду надумали у нас укорениться, то не стоит и откладывать сего в долгий ящик. Ведь через какие—то год, другой таковое наслаждение от жизни станете получать, таковыми заворотите делами, что и сами диву даваться будете.

— Да я готов хоть сей же час! — отвечал Чичиков, сделавши попытку встрепенуться, но заместо этого лишь всколыхнувши раздувшимся животом. – Извольте лишь выписать мне бумаг, каких надо, и через полгода я весь уж буду ваш, с потрохами, весь до последней косточки!..

— За бумагами дело не станет. Я ведь уж несколько упредивши вас перетолковал с кем надобно. Так что несите ваши справки да списки и, говорю вам, и суток не пройдёт, как получите всё, что вам потребно и в наилучшем виде, — сказал Пётр Ардалионович.

— А как в отношении крепостных актов на отчуждение земли? — не веря ещё сказанной Петром Ардалионовичем новости, спросил Чичиков.

— Всё разом, без проволочек. Однако не худо бы вам Павел Иванович на сии земли и самому взглянуть. Хотя, ежели поверите мне, как знающему губернию, то землею вас не обделю и не обижу, — отвечал Пётр Ардалионович.

— И во что станет? — спросил Чичиков без обиняков.

— Да всего—то в какие—то десять тысяч, — отвечал Пётр Ардалионович, — меньше уж никак невозможно, потому что народу мешается в сие дельце изрядно.

На этом они и сошлись, решивши, что передаст Павел Иванович все нужные к перебеливанию бумаги, а сам завтра, о девятом утреннем часе, под водительством верного Петру Ардалионовичу человека, хорошо знающего даже самые удаленные губернские закоулки, отправится поглядеть на те земли, что совсем уж скоро должны были обратиться в его собственность.

На следующее утро всё обделалось по уговоренному. Бумаги были Чичиковым переданы, а верный хозяину человек уж, переминаясь с ноги на ногу, дожидал его у высокого крыльца. То был благообразный, средних годов мужичок, облачённый в опрятную, перепоясанную узким с серебряными накладками ремешком, сибирку. Его смазанные свиным смальцем сапоги издавали при каждом шаге их обладателя изрядный скрып, что, как догадался Павел Иванович, почитал он за необычайный шик. Прозывался он Ермолаем и служил на конюшне у Петра Ардалионовича старшим конюхом, чем необычайно гордился, не упуская случая ввернуть всякий раз, даже и не к месту, упоминание о замечательной своей должности; как то к примеру – «мы, старшие конюхи», или же «у нас у старших конюхов», либо «с нами, со старшими конюхами», и прочее в таком же духе.

— Так, стало быть, ты и есть тот кто, по словам Петра Ардалионовича знает здешние места, как свои пять пальцев? — спросил Чичиков у мужичка уже успевшего взгромоздиться на козлы рядом с Селифаном, смерившим фигуру сего издающего скрыпы путеводителя весьма неодобрительным взглядом.

— Как не знать, Вашество, — отвечал тот, — ежели мы тута сызмальства обитаем, да к тому же у нас, у старших конюхов так заведено – чтобы всё знать.

— Что же, сие усердие похвально, братец! В таковом случае, может быть, приходилось тебе встречать где—нибудь окрест деревеньку, нежилую да заброшенную, где давно уж не оставалось бы ни одной живой души, да чтобы при ней погост имелся, но только тоже заброшенный и никому не нужный? — осторожно осведомился Чичиков.

— Именно, что таковая имеется, — отвечал путеводитель. – Нынче уж в ней, почитай, что пятнадцать годков никто не живёт, а прежде была община старообрядческая, да ушли они вверх по берегу, вёрст с двадцать отсель будет. Живут хутором по причине того, что почитай все перемерли на старом то месте. Говорят, будто место там было нечистое, проклятое. Старики сказывают – разве что не черти водились, но я, как старший конюх думаю, что не в черте дело, а в их упрямстве да темноте. Вот, стало быть, Господь за это их и покарал. Опять же у них как: ежели и заболел кто они даже и лекаря до себя не допускают, а лечатся одною молитвою. Оно, конечно же, хорошо – молитвою, но я вам, Вашество, как старший конюх скажу, что и скотине порошки не без пользы, а не токмо, что человеку. Вот, стало быть, они перемерли там все от какой—то болячки…

«Однако, экий бойкий мужичонка», — подумал Чичиков, глядя на словоохотливого своего вожатого, впрочем так и не вызвавшего в Селифане симпатии, что следовало из насмешливых взглядов, коими одаривал он своего соседа по козлам, да красноречивых плевков сыпавшихся на пыльную обочину при каждом упоминании о «старшем конюхе».

— Так ты, братец, доставь меня на тот самый хутор к старообрядцам, что верстах в двадцати будут. Мне там кое с кем перетолковать потребно. В отношении же тех земель, что должны были мы сегодня осмотреть, ты мне всё подробно дорогою расскажешь, — сказал Чичиков и наши путешественники, поворотивши в сторону от намеченного было маршрута, отправились в сторону реки, над которою в сей ранний час висели ещё холодные осенние туманы.

Земли, что должны были отойти Павлу Ивановичу числом ни много, ни мало, а двумя тысячами десятин, по словам старшего конюха, и впрямь были отменные. Там хватало всего: и пахоты, и леса, и лугов, да ещё и две речки со своею красною рыбою имелись в наличии, так что не обманул Пётр Ардалионович в своих посулах не обделить Чичикова землею. И лишь одно вызывало некоторую досаду у Павла Ивановича то, что земли записывались «казенными десятинами»; в переводе же на «хозяйственные» наместо двух тысяч оставалось всего лишь полторы, ну а в пересчёте на «большую» получалось и того меньше. Хотя, признаться, досада сия была более умственного толку, потому как земли сии были Чичикову вовсе без надобности и лишь двое сказанных Петром Ардалионовичем прииска казались ему тем поприщем, что ждали его впереди. Поэтому, досадуя таковым вот манером, он словно бы играл сам с собою в некую игру, как бы разжигая себя и подразнивая, может быть даже и с тем, чтобы развлечься дорогою.

Прошло немалое время, проведённое ими в плутании по просёлкам, покуда не открылся наконец—то их взорам тот самый долгожданный хутор, стоявший над самым берегом реки. Внизу, косогором сбегавшего к воде берега, лежало несколько лодок вытащенных, как надобно думать, для просушки, да висели на вбитых в глинистую почву кольях сети, развешанные для той же цели. Хутор сей, состоял из трёх больших домов с постройками. Тут же, безо всякой ограды бродило несколько коров, козы, цветные куры, да ещё и утки, что небольшою ватагою плескались у самой кромки сырого берега.