Сомерсет Моэм - Карусель

Ее тихие рыдания прекратились, и лучезарная улыбка прогнала печаль прочь. Какое-то мгновение, пока Белла осознавала значение слов Герберта, она смотрела на него с неким сомнением, потом, наклонившись, поцеловала его руки.

— О, мой дорогой, вы сделали меня такой счастливой!

Когда они наконец пошли к мисс Ли, заплаканные глаза Беллы лучились невыразимым счастьем. И почтенная дама, взглянув на Герберта, больше не удивлялась увлечению своей кузины, потому что его лицо, такое честное и милое, было подобно лицу молодого красивого святого на старинном полотне.

У Фрэнка вошло в привычку после работы приходить на чай к мисс Ли, но когда он прибыл на Олд-Куин-стрит в тот день, она удивилась бледности его лица, на фоне которой неестественным блеском сияли его темные глаза. Они казались больше, чем когда-либо, и его обеспокоенный вид подсказал ей, что он испытывает страдания: его губы были плотно сжаты, словно он твердо вознамерился держать себя в руках.

— Вы так опоздали, — заметила она. — Я думала, вы не придете.

— Я очень устал, — ответил он напряженно.

Она налила чай и, пока он ел и пил, взялась за чтение вечерней газеты, чтобы дать ему возможность взять себя в руки. С восхитительной проницательностью она одна из всех друзей Фрэнка умела распознавать его душевное состояние. И хотя мисс Ли никогда не намекала на свою осведомленность, понимая, что для него будет унизительно осознание того, насколько плохо ему удается скрывать свои чувства, она могла совершенно незаметно управлять им. Наконец, сходив за табаком, поскольку они разместились в библиотеке, он раскурил трубку. Дым тяжелыми клубами окутал его.

— Очень успокаивает? — спросила мисс Ли улыбаясь.

— Очень!

Дожидаясь, пока он будет готов к разговору, она вернулась к газете, и хотя чувствовала, что он с любопытством буравит ее взглядом, не обращала на это внимания.

— Ради всего святого, положили бы вы эту газету! — наконец раздраженно воскликнул он.

С едва заметной улыбкой она выполнила его просьбу.

— У вас выдался трудный день, Фрэнк?

— О, просто ужасный! — ответил он. — Не знаю почему, но у меня возникло ощущение, что теперь все это обрело для меня большее значение, чем когда бы то ни было. Я не мог не думать о том, какие мучительные страдания испытал этот бедный юноша, когда я сказал ему, что его грудная клетка затронута болезнью.

— Жаль, что все это так банально, — пробормотала мисс Ли. — Чахоточный поэт и преданная старая дева! Это ужасающе избитая история. Но богам не хватает оригинальности: они всегда пытаются произвести эстетическое впечатление, столкнув трагическое с обыденным… Полагаю, вы совершенно уверены, что у него туберкулез?

— Я обнаружил бациллы в слюне. Где они оба сейчас?

— Белла увезла его в Теркенбери, и я пообещала последовать за ними в понедельник. Она собирается замуж за этого юношу!

— Что?! — изумился Фрэнк.

— Она хочет взять его с собой за границу. Вы не думаете, что если он перезимует на природе на юге, то у него появится хоть какой-то шанс?

— В девяти случаях из десяти природа не хочет лечить человека, она хочет уложить его в гроб.

Встав со стула, Фрэнк принялся мерить шагами комнату. И вдруг он резко остановился напротив мисс Ли.

— Помните, ваш друг мистер Фарли говорил нам на днях, что боль облагораживает человека? Я хотел бы устроить ему экскурсию по больничным палатам.

— Не сомневаюсь, что если мистеру Фарли будут удалять зуб, он позаботится о том, чтобы ему сделали хороший наркоз.

— Полагаю, служители Бога оправдывают боль лишь потому, что она якобы совершенствует характер, — горячился Фрэнк. — Если бы они не были столь невежественны, то знали бы: она не требует никакого оправдания. Можно с таким же успехом утверждать, что сигнал об опасности совершенствует движение поезда, ведь в конце концов боль — это не что иное, как указание нервов на то, что организм находится в обстоятельствах, пагубных для него.

— Не надо читать мне лекций, Фрэнк, будьте умницей! — ласково пробормотала мисс Ли.

— Но если человек видит столько же боли, сколько я, он знает, что она не облагораживает, а огрубляет. Она заставляет людей погружаться в себя и делает их эгоистичными. Вы и представить не можете, как страшны проявления эгоизма при физических страданиях: капризы, нетерпение, несправедливость, жадность. Я мог бы назвать десяток-другой не самых страшных пороков, которые порождает боль, но ни одной добродетели… О, мисс Ли, когда я вижу все мучения этого мира, я так благодарен за то, что не верю в Бога!

Фрэнк заметно волновался и беспокойно расхаживал по комнате.

— Долгие годы я день и ночь трудился над тем, чтобы отличить правду от лжи. Я хочу ясно оценивать свои поступки и идти по жизни твердым шагом, но все равно попадаю в лабиринт из зыбучих песков. Я не вижу смысла в устройстве этого мира и иногда прихожу в отчаяние. Все, кажется, лишено смысла, как в безумном сне. В конце концов, ради чего все это: усилия, борьба, надежда, любовь, успех, неудача, рождение, смерть? Человек отделился от дикой природы исключительно потому, что был свирепее тигра и хитрее обезьяны. И наименее вероятным мне кажется предположение, что в один прекрасный день человечество достигнет состояния, близкого к идеальному. Мы верим в прогресс, но прогресс — это не что иное, как перемены!

— Признаюсь честно, — перебила мисс Ли, — иногда я спрашиваю себя: что поимели японцы, когда позаимствовали цилиндры и брюки у западной цивилизации? Интересно, есть ли причины у малайцев в лесах или канаков на островах завидовать лондонским обитателям трущоб?

— И чем все это закончится? — продолжал Фрэнк, слишком поглощенный своими мыслями, чтобы слушать. — Какая от этого польза? Несмотря на все усилия, я до сих пор даже смутно не представляю ответ. И я не знаю, что есть добро, а что — зло, что высоко, а что низко. Я не знаю, имеют ли слова какой-то смысл. Иногда люди кажутся мне калеками, которые вечно пытаются скрыть свое уродство, толпятся в душной комнате, освещенной одной коптящей свечкой. И они жмутся друг к другу, желая согреться, и вздрагивают при каждом неожиданном звуке. И думаете, в ходе эволюции выжили именно самые лучшие и благородные, чтобы их гены передались другим? Нет, как раз самые хитрые, грубые и сильные.

— Меня ужасно утомила бы необходимость столь сильно напрягаться, дорогой Фрэнк, — ответила мисс Ли, еле заметно пожав плечами. — Один мудрый человек сказал, что в отношении мироздания можно задать немало вопросов, а ответить нельзя ни на один. В конце концов, все мы признаем этот факт, и это не мешает нам принимать пищу с удовольствием, хотя вопросы по-прежнему себе задаем. Что касается меня, я считаю, что у прогноза о конце человечества не больше оснований, чем у средневековой гипотезы (простите, если покажусь вам слишком начитанной), будто небесные тела движутся по кругу, потому что это самая идеальная геометрическая фигура. Но уверяю вас, я не испытываю ни малейших проблем со сном по ночам. Я тоже пережила волнительный период в молодости, и, если пообещаете, что не сочтете меня занудой, я расскажу вам об этом.