Алла Головина - Избранная проза и переписка

— Если они дошли до того, что убийц не судят, то пропало наше русское юношество совсем, — Решила светская дама. — Пускай едут подыхать с голоду к товарищам.

Кукурузная дама спросила меня в лоб:

— Вы, конечно, в Брно поедете после гимназии? Загжевский говорит, что там хороший климат.

Я подумала немного и ответила:

— Нет, я в Лондон поеду, у меня там — дядя.

Дамы бросили свои работы и стали смотреть на меня с интересом. Посыпались вопросы: брат матери? Богатый? Когда писал в последний раз? Вы же английский язык не знаете?

— Знаю, — сказала я. — Отчего же? Дядя — брат матери. Богатый. Письма пишет.

Все это было бездарной ложью, но лгать полагалось. Видя, что я отвечаю на вопросы, кукурузная воспользовалась случаем.

— А скажите, — сказала она, глядя мне в душу тусклыми зрачками, — правда ли, что одна ваша подруга собирается в сентябре удрать из гимназии и тайно от родителей обвенчаться с одним инженером?

Это была святая правда, но в то же время глубочайший секрет. Я обомлела от осведомленности дамы и разъярилась.

— Нет, — крикнула я, — это совсем неправда, это — утка. Стыдно такие вещи повторять.

Светская дама меня одернула:

— Брак — это не стыдно, — объяснила она. — Пускай удирает — одной лентяйкой меньше будет. Только вы ей скажите, чтобы действительно повенчалась, а не вокруг ели.

Дамы вздохнули и стали критиковать нашу со Шмариной работу.

— Эх вы, — говорили дамы. — Такие ли раньше бывали девушки — золотые руки.

И худенькая грустная дама стала рассказывать:

— Была у меня в институте подруга нежная, как лилия, чувствительная, как ангел, вышивала, как монашка. Мы ее так и звали: Ниноша-святоша. Влюбилась она в своего кузена и вышла замуж.

— Это та, что в Белграде теперь? — строго переспросила Кукуруза. — Которую муж бросил?

— Та самая, — сказала грустная дама. — Вы про нее знаете, я вам рассказывала, что бьется она, бедняжка, как рыба об лед и что дочка у нее растет почти без образования, потому что с малых лет работает на фабрике, чтобы свести концы. Но вот в чем дело: получаю я от нее сегодня письмо и читаю такую загадочную фразу: «Может случиться, дорогая Лиля, что моя Асенька приедет к тебе вскорости на некоторое время». Что же это значит? Я, конечно, рада, но что же это означает? Ведь денег у них на поездки нет, и почему так вдруг?

— Просто хочет ее в здешнюю гимназию всунуть, — усмехнулась какая-то дама из угла. Девчонка, наверное, влюбилась в кого не надо, а мать думает: дай я ее я гимназию отдам, пока не поздно, на счет чешской республики. И не знает, конечно, что у нас тут у самих Коли Макаровы есть и прочие львы сердец и ловеласы.

— Ах, Асенька, наверное, в мать — приличная, — обиделась институтка. — Ее мать глаз не подымала на балах. Мы ее так и звали Ниноша-святоша…

Я толкнули Шмарину локтем, и она с визгом уколола себе палец. Дама, заведующая бельевой, повернулась к нам и сказала горько:

— Идите себе в барак, наштопались — дюжину носок сгубили. Уходите, нечего наши разговоры подслушивать.

Мы ушли и, по дороге в барак, забыли про Асю.

Но ранней осенью она вдруг появилась.

Стояло бабье лето. Ко лбу и рукам липла паутина. В аллеях валялись новенькие каштаны. Дали были, вот именно, лучезарны. Белые часовни по дороге на гору Голгофу вдоль кладбища были белы ослепительно. На цветниках около бараков персонала зацвели сине-лиловые астры, георгины, полные уховерток, и нарядные хризантемы. Не хотелось сидеть в классе, и, почти как весной, население лагеря было остробеспокойно и романтично.

В тот день Маша сказала мне после уроков:

— Я придумала новую игру: ходить по лагерю спиной. Всегда и повсюду спиной. Можно научиться ходить очень быстро. Из протеста начнем с тобой ходить спиною.

В то время причина протеста была мне, по-видимому, ясна, так как я сразу повернулась и побежала в барак спиной, но теперь, объясняя и даже оправдывая некоторые свои девичьи глупости и блажь, я не могу припомнить даже тени причины, которая толкнула нас с Машей на такое извращение.

Через час по лагерю ходило спиной человек восемь, со спокойными лицами и почти ровной походкой. Моя сестра даже прыгала спиной через канавки и, разговаривая, не поворачивалась к собеседнику.

Загжевский, у которого его студенческие каникулы еще не окончились, вышел на крыльцо домика, где жила его мать, с аппаратом и быстро нас сфотографировал.

— Товарищи в Брно не верят, какие тут гимназистки, — сказал он. — Пускай увидят.

Раз десять в тот день различные воспитатели заставляли нас поворачиваться и идти прямо, они говорили нам о нашем достоинстве и гордости. Но за первым же поворотом дорожки мы принимались за прежнее и быстро бежали спиною, потому что все равно знали дорогу наизусть.

Часам к пяти мы подбежали, не спотыкаясь, к седьмому бараку — жилищу бельевых дам — и увидели молодую женщину в табачном костюмчике, которая стояла около георгин и держала в руках круглый чемоданчик, какой обыкновенно употребляют ботанисты.

Мы обогнули ее и стали к ней лицом.

— Вы поступаете к нам в гимназию? — спросила Маша, слегка запыхавшись.

— Почему вы ходите наоборот? — спросила незнакомка.

— Мы все делаем наоборот, — сказала Маша. — Как вас зовут?

Незнакомка была красавицей. У нее был пышный бюст, осиная талия, роскошные плечи, блестящие волосы, заложенные городками на круглом лбу, мраморный длинный нос. Рот у нее был полумесяцем, углами вниз, глаза ясные, голос звонкий.

— Я — Ася, — сказала она. — Я приехала к тете Лиле. Где тетя Лиля?

Мы повели Асю к бельевой. Мы шли спинами, а она как следует, и так нас поймал директор неподалеку от канцелярии. Он выкрикнул, задыхаясь, наши фамилии, и мы повернулись, как марионетки.

Прозвище директора было — Рак, и, вероятно, он усмотрел в нашей манере ходить какой-то намек и издевательство. Он покраснел, как вареный, и закричал преувеличенно громко:

— Всегда глупость! Всегда непонятная вещь!

— Вы с ума посходили, что ли? Кто это с вами идет?

— Ася, — сказали мы и объяснили: — из Белграда.

Красавица с коробки лучшей пудры «Лебедь», которую я уже когда-то видела приклеенной над комодиком моей кормилицы, улыбнулась улыбкой феи и заворковала:

— Тетечка мне о вас писала. Я знаю, что вы делаете для русских детей. Я приехала повидать тетечку.

Мы с Машей удрали.

* * *

Ах, как застрекотала на весь лагерь бельевая. Как чудовищная швейная машинка, застрекотала бельевая.

— Такая красавица. Такая милая. Такая прежняя… Но почему она приехала?.. Где же суть дела? Где зарыта собака?

Асю шаперонировали все дамы бельевой и не хотели ее знакомить с нами, старшим девичьим бараком. Это сообщила нам наша воспитательница, обижаясь за нас.