Ирен Немировски - Властитель душ

Лифт медленно полз наверх, скрипя, лязгая, постанывая (дом был старый), и Вардес чувствовал, что на него накатывает ярость, такая знакомая! Ему хотелось одного – умереть. Старую одежду бросают в огонь, и точно так же Вардес хотел бы одним неистовым смертоносным ударом рассчитаться с собой и с другими, чтобы наконец покончить с мозгом-предателем. Господи! Стать свободным, сильным, спокойно спать, работать, радоваться!.. И этих бесценных даров он ждет от городского лекаря? Нет! Он в самом деле сумасшедший! Хотя Элинор…

Вардес ценил практичность Элинор. Жесткая, холодная, умная, она не позволила бы мошеннику обвести себя вокруг пальца, в этом нет сомнений.

«Она и сама заинтересована в моем выздоровлении, – думал он. – По крайней мере, до тех пор, пока я на ней не женился…» Элинор не скрывала, что хочет выйти за него замуж. Почему бы и не жениться? Вардес по-своему уважал Элинор. Шлюха, но с умом, трезвым и ясным.

Вардес вышел из лифта и остановился на площадке перед дверью с двумя медными табличками – дантист… врач… Он снова заколебался, звонить не хотелось, но тут ему пришла в голову мысль, что он имеет дело с человеком знакомым, тот видел его больным и здоровым, даже наблюдал один из его приступов. Значит, ему не придется ничего объяснять. Какое облегчение! Не придется говорить о своих изъянах. Он не встретит пронзительного взгляда ученого, который судит вас, изучает – с любопытством или холодным равнодушием, в зависимости от обстоятельств. На этот раз Вардес будет избавлен от невыносимого момента, необходимости, поправ гордость, снять перед незнакомцем маску преуспевающего человека и остаться беззащитным несчастным неудачником.

Вардес позвонил, ему открыла Клара. Она так жалко выглядела в серой кофте, с малышом, цеплявшимся за юбку, что Вардес принял ее за служанку, отдал ей шляпу и прошел в маленькую, скромную гостиную.

Некоторое время ему пришлось ждать. В возбуждении он ходил от одного окна к другому, от одной стены к другой. Уже смеркалось. Небольшая пыльная люстра, две лампочки в которой перегорели, освещала комнату.

Дарио открыл дверь кабинета и пригласил Вардеса войти. Как же он его ждал! И Вардес пришел, а вместе с ним вожделенная удача. Дарио чувствовал трепетную радость, будто охотник, который долго выслеживал дичь и наконец подстрелил – вот она! Лежит у ног!

Вардес между тем успокоился. Позволил себя осмотреть, ответил на все вопросы.

– Элинор так доверяет вам, доктор, – сказал он.

Дарио вновь сел за стол, отделявший его от больного. Теперь на некотором расстоянии от Вардеса, спрятавшись в тени, скрестив на груди руки, устремив внимательный взгляд на пациента, он выглядел властным, значительным, таинственным. Его вкрадчивый мягкий голос, который он научился модулировать, смягчая пронзительные восточные нотки, окончательно умиротворил Вардеса.

– Элинор, – заговорил Дарио, – знала меня в самые тяжкие годы жизни, когда я, прозябая в безвестности и нищете, продолжал вести нелегкие, но бесконечные и плодотворные изыскания, которые затем легли в основу моего метода лечения. Я помог многим больным с такими же проблемами, как у вас. Полагаю, Элинор рассказала вам об этом?

– Надеюсь, это не психоанализ? Я уже испробовал эту методу, но без всякого успеха.

– Нет, нет, у меня свой собственный метод. И как все первооткрыватели, я не был признан коллегами, в частности упомянутыми вами сторонниками теории Фрейда. У его теории есть свои достоинства… Признаюсь, что использую ее на начальном этапе. Долгий тщательный анализ необходим для того, чтобы нащупать корень проблемы, но я не считаю, что исцеление наступает сразу же, как только мы его нашли. По моему мнению, лечение с этого лишь начинается. Упростив свою теорию до крайности, с тем чтобы она стала понятна неспециалисту, я бы выразил ее суть следующим образом: мы будем работать над сублимацией «эго».

На лице Вардеса появилось выражение, пока еще незнакомое Дарио, а впоследствии отражавшееся на лицах всех его несчастных пациентов: болезненное недоверие, смешанное с надеждой. Горькая принужденная улыбка говорила: «Ерунда! Чистое надувательство!», а взгляд отчаянно молил: «Утешь меня. Пожалей».

– Все, что вы считаете в глубине души пороком, постыдным изъяном, болезнью, на самом деле – священное зерно, из которого произрастают самые драгоценные ваши достоинства. Избави Бог подвергать вашу уникальную психическую организацию воздействию медикаментов и общедоступных методик, которые призваны лечить обычных людей, грубых, без полета фантазии, без гениальности. Стоит уничтожить зерно, как вы перестанете быть Филиппом Вардесом. Перестанете быть собой! Вы – человек неординарный, к вам нужен особый подход. У вас сверхчеловеческая работоспособность и воля, которая сметает все препятствия, встающие у вас на пути. Я не ошибся? Так вот ваши приступы ярости, ваши депрессии – иное проявление все тех же уникальных, гениальных свойств вашей натуры. Нужно, чтобы болезненные проявления преобразовались снова в достоинства. Вас угнетает чувство вины, оно – корень ваших страданий. Не выявление травмы – главное условие излечение, а устранение чувства стыда и вины, которые с ней связаны, – от них мы должны избавиться. Работа ювелирная, изнуряющая. Тщательный пристальный поиск. Проникнитесь сознанием, что лечение вам предстоит долгое. Пообещать выздоровление я могу вам только при таком условии. Но подумайте, ведь благодаря терпению и мужеству вы вновь обретете внутреннюю свободу. Сейчас вы – раб, вы на грани отчаяния и безнадежности. Доверьтесь мне. Я в силах вам помочь.

Вардес заговорил шепотом:

– Доктор, меня убивает непредсказуемость моей депрессии и приступов ярости. Случается, доктор, я засыпаю спокойный, счастливый (я не говорю сейчас о бессоннице, это особый разговор, это сущая пытка), но внезапно просыпаюсь среди ночи, охваченный безумной паникой. Я убежал бы куда глаза глядят, если бы жалкие остатки рассудка не удерживали меня. Мне страшно. Без всякой причины. Пугает все – дуновение ветра, блик света, воспоминание, сон. Преступник, терзаемый угрызениями совести, вряд ли испытывает такую муку, тоску, тяжкое предчувствие. Мне кажется, что мне грозит наказание, но за что – позабыл. Ужас, тоска перерождаются в ярость, она клокочет во мне, раздирает душу и, в конце концов, изливается на других. Я совершаю тогда ужасные поступки, сам не знаю как, – одному из них вы были свидетелем. Вот такая у меня жизнь. Хотя можно ли назвать это жизнью? Спасите меня, доктор.

Голос Вардеса звучал глухо, прерывался, лицо искажалось страданием, когда он смотрел на Дарио, но стыдливость мешала открыться до конца: признаваясь в одних слабостях, он умалчивал о других, еще более постыдных.