Джон Апдайк - Иствикские вдовы

— Не могу поверить, что Джейн действительно ушла от нас! Мне кажется, что она в любую минуту может появиться здесь!

— И испортить мою вечеринку, — проскрипела старая дама, еще раз продемонстрировав свою неожиданно широкую улыбку, сквозь которую просверкнула та девочка, какой она была когда-то, давным-давно, в начале минувшего века.

Гости продолжали прибывать и неприкаянно кружили по высокому мрачному вестибюлю. Свекровь Джейн повернулась и представила Александре и Сьюки нескладного крупного мужчину средних лет со скошенным затылком и тяжелой, наклоненной вперед, как у бизона, головой и костлявую женщину с чудовищным количеством косметики на лице.

— Не сомневаюсь, что вы помните замечательных детей Джейн, — сказала миссис Тинкер и со старческим пренебрежением к условностям отвернулась.

Оказавшись лицом к лицу с этой парой, Александра извинилась:

— Я вас не узнала. Столько лет прошло. Вы все сильно повзрослели.

— Не только мы, — без улыбки сказал мужчина с толстой шеей. — Но мы вас помним.

Ну конечно. Толстый мальчик и тощая девочка. Они назойливо путались под ногами в фермерском доме Джейн, вбегали на кухню, выбегали, требовали внимания и просили есть в тот вечер, когда три женщины наслали на Дженни роковое проклятие. Осваивая свою освобожденную силу, они не проявляли терпимости к детям. Они считали, что женщины со времен Евы стали тупо покорны, — впрочем, к самой Еве это, пожалуй, не относилось, учитывая, как повернулось дело с Авелем и Каином. Так или иначе, материнство со всеми его печалями и радостями было ими полностью опробовано, и его им оказалось недостаточно.

Повисла напряженная неприязненная тишина, которую попыталась заполнить Сьюки, вытягивая из своей натренированной журналистикой памяти имена детей.

— Роско и Мэри Грейс, правильно? И было еще двое — то ли старших, то ли младших, я забыла.

— Младших, — угрюмо глядя, сказал увалень в двубортном черном костюме. Это он играл в бридж по Интернету, сообразила Сьюки и представила себе огромную голову, склонившуюся к четырехугольному экрану компьютера — своему воображаемому партнеру. — Нас было четверо. Четверо маленьких Смартов. — Неожиданно его губы растянулись в невеселой улыбке, обнажив мелкие пожелтевшие зубы.

— Тогда у нас у всех было по четверо детей, — игриво сказала Сьюки.

— А ваш отец, Сэм Смарт, — спросила Александра, — он еще жив?

— Нет, — последовал односложный ответ.

Тощая женщина с тяжелыми от толстого слоя бирюзовых теней веками решила вступить в разговор.

— Папа умер, — объяснила она, показывая свои зубы, длинные и неестественно прямые.

— Мне очень жаль, — выразила сочувствие Александра.

— Теперь они с мамой снова вместе, — сказал мужчина.

— В самом деле? А как мистеру Тинкеру понравится такой расклад?

Впечатляющий лоб Роско склонился в ее сторону.

— Все это объяснено в Библии. — Его лицо было скорбным и серым.

— Вот как? Я должна освежить в памяти этот пассаж. — Александра пересмотрела свое мнение: дело вовсе не в том, что Джейн была нерадивой матерью, а в том, что ее дети, толстые ли, тощие ли, были гнусны.

— А двое других, — вежливо вступила Сьюки. — Они тоже здесь?

— Нет, — неохотно ответил мужчина. — Джед на Гавайях. А Нора вышла замуж за француза, и в августе их не достать — они аквалангисты и получают свой допинг в Мозамбике.

— Как удивительно устроен мир! — прочувствованно воскликнула Сьюки. — Все сближается. Овдовев, мы полюбили путешествовать. Ваша мать путешествовала вместе с нами.

— Роско ненавидит путешествовать, — сказала его сестра. — В самолете он испытывает клаустрофобию, а после приземления — агорафобию.

— Просто вы слишком много об этом думаете, — дерзко, как дева перед лицом Минотавра, рискнула посоветовать Сьюки, — выпейте в аэропорту пару стаканчиков — и очнетесь уже там, куда направлялись.

Разговор был беспощадно прерван резким тройным ударом об пол трости древней хозяйки. Одной бумажно-коричневой рукой сжимая набалдашник трости, другой ухватившись за локоть широкого в плечах афроамериканца в шоферской форме, миссис Тинкер повела сгрудившихся скорбящих наружу, под раскаленный добела липкий солнечный свет. Вереница машин ослепительно сияла и искрилась на подъездной аллее, протянувшись от крытых въездных до задних ворот и вытекая на улицу. Скорбящую свекровь усадили в головной «кадиллак» с тонированными стеклами; следом за ней ехали двое ужасных детей Джейн со своими супругами, которые, следуя обычаям этой семьи, скромно накинули на себя плащи-невидимки. Сьюки и Александра проследовали в дальний конец очереди, к темно-синему «БМВ» Ленни Митчелла. Любимый «ягуар» Нэта Тинкера, равно как и пустяки, оставшиеся в вещах Джейн — одежда и туалетные принадлежности, — были немедленно востребованы назад как часть ее имущества.

Как только они оказались в уединении машины, Сьюки возбужденно объявила:

— Я видела его.

— Кого?

— Его. Мужчину, которого Джейн встретила на Вейн-стрит, выйдя от дока Пита.

— В самом деле?

— В самом деле. Он выглядит точно так, как она описала: ангел, только немного потолстевший и потрепанный. Я заметила его в самом конце толпы: когда мы направились к выходу, он вышел из другой комнаты, одетый совершенно неподобающе для траурной церемонии.

Церковь находилась недалеко, на одной из извилистых, затененных деревьями улиц — умеренно роскошное сооружение из сероватого керамического гранита, наполовину обшитое деревом в соответствии с требованиями епископального стиля. Это была поминальная, а не заупокойная служба. Тело Джейн, это плоскогрудое круглозадое маленькое тело, соблазнившее в свое время к соитию Сэма Смарта, Реймонда Неффа, Артура Холлибреда и Нэта Тинкера, являло собой теперь урну с прахом величиной не более кастрюльки: все эти кости, сухожилия и телесные соки, этот острый язычок, резкий свистящий голос, влажные блестящие глаза цвета черепашьего панциря — все свелось к серому порошку с кальцитовыми чешуйками и уже установлено в маленькой квадратной нише на кладбище Маунт-Обурн, в двух милях от церкви, на том берегу Чарлза. Здесь был ее мир, и две ее подруги по давнему злодейству слушали, как перед публикой представала Джейн, которой они не знали.

Двое взрослых детей прочли отрывки из писем Джейн Сэмюэлю Смарту, написанных тогда, когда он служил в армии и ждал отправки морем в Корею. Это была совсем другая Джейн, более игривая и общительная, чем та, с которой Сьюки и Александра познакомились в Иствике, когда Сэм Смарт уже стал комичным воспоминанием, щепоткой мертвого прошлого, которую она иногда подсыпала в разговор ради пикантности. Она скучала по нему, свидетельствовали письма, молилась за его благополучное возвращение, жила надеждой выносить его детей, зная, что они будут красивыми и бесконечно дорогими.