Марк Галлай - Полоса точного приземления

- В принципе, я уже не раз это говорил, считаю что вообще правильная основная линия, если хотите, стратегия - это приспосабливать технику к человеку, - продолжил тем же размеренным тоном Литвинов. - Не наоборот!

- Позвольте, Марат Семенович, - недовольно перебил Вавилов. - Извините, не вы это открыли. Истина азбучная. Конечно. Это направление основное. Но не единственное!.. И, между прочим, когда летчик или любой другой оператор изучает новое техническое устройство, тренируется в работе с ним, что же это такое, как не приспособление к технике?

- Верно. Я ведь и сказал: правильная основная линия… Но всему есть пределы… Хорошо, Кедров добился, вернее близок к тому, чтобы добиться, работая с «Окном», удовлетворительных результатов. Честь ему и хвала за это. Если вы обратили внимание, с этого я и начал… Ну, а дальше? Неужели можно игнорировать тот факт, что из всего нашего, как вы знаете, достаточно сильного коллектива летчиков это удалось одному ему? Вряд ли наши летчики, и в том числе, извините, я, грешный, слабее в пилотировании, чем те командиры кораблей, которым «Окно» предназначается… Мы в цирке видим, как артист ходит под куполом по проволоке. Убеждаемся: это в пределах тех самых возможностей человеческих, о которых здесь упоминалось с такой надеждой. Здорово! Но никому не придет в голову использовать проволоку в горно-стрелковых войсках как штатное устройство для перехода через пропасти. Цирковой артист может, а от обычного солдата этого требовать нельзя…

Бросив беглый взгляд вокруг себя, Литвинов обнаружил, что слушают его внимательно. Иронические мины если не пропали, то стали как бы менее откровенными. Даже Кедров, видимо, несколько польщенный сравнением с артистом цирка, утвердительно покачивает головой. Ободренный этим, Марат продолжил:

- Сказать летчикам «вы должны» проще всего. Но надо же иметь в виду, кроме наших летчиков, еще и летчиков заказчика. У них свои проблемы. Заставлять их воевать с нашей отметкой, даже если бы была надежда на успех, нельзя. Не пойдут они на это.

- Вот именно! - как всегда негромко сказал до того молча слушавший Шумов.

- Поэтому я вынужден высказать свое мнение, - закончил Марат. - В нынешнем виде станция не годится.

Воцарилось тяжелое молчание. Вавилов хотел было что-то сказать, но только развел руками.

- Что же вы предлагаете? - спросил Евграфов.

- К сожалению, ничего, как говорится, конструктивного. Понимаю, что в этом слабость моей позиции. И все же, повторяю: в таком виде, как сейчас, станция неработоспособна. Предъявлять ее заказчику бессмысленно… И если возможности улучшить поведение отметки исчерпаны…

- Ну, это еще не доказано, - снова не удержался Терлецкий.

…Дебаты продолжались. Евграфов заставил высказаться Терлецкого, Картужного, «теоретика», снова Вавилова, снова Терлецкого. И, закрывая совещание, подвел итог:

- Что ж, приходится согласиться с тем, что пока станция не… - Он явно хотел сказать «не годится», но счел нужным прибегнуть к формулировке менее жесткой: - …не готова к использованию даже на первом опытном экземпляре новой машины Дмитрия Кирилловича… Товарища Кедрова мы попросим полеты продолжать. Еще поработать с теоретическим отделом, имея в виду изыскание такой методики - если она существует, конечно, - чтобы это было не хождение по проволоке: цирковых номеров нам действительно не надо… Но главное, в полную силу - в полную, Виктор Аркадьевич! - продолжать работы по усовершенствованию станции. Продолжать, имея в виду, что это единственная или, во всяком случае, наиболее реальная возможность для станции выжить… Дипломатию вашу я понимаю…

Тут Вавилов сделал было протестующий жест, но Евграфов движением руки остановил его и продолжил:

- …понимаю и, если хотите знать, не осуждаю.

- Мы все заинтересованы в существовании вашего КБ, - неожиданно, вроде бы не на тему, но в действительности очень по существу вставил Шумов.

- Но из слов ваших же сотрудников, - сказал в заключение Евграфов, - мы видим, что неиспробованные пути еще есть. Испробуйте их! Если понадобится, все. О сроках думать поздно. Но… вы все-таки о них думайте! И еще: положа руку на сердце, нет ли кое у кого в вашем КБ такого настроения, чтобы больше с этой станцией не возиться? Надоело!.. Или, возможно, не надоело даже, а - есть, есть у конструкторов такая слабость! - впереди вырисовывается совсем новая станция, по всем статьям лучше нынешней. Вот ей, будущей, и отдать все свои помыслы… Что, не так?.. Ладно, пусть не так… Но, во всяком случае, сегодня вы нас не убедили - ни в том, что все возможности доработки станции исчерпаны, ни тем более в том, что можно ее в таком виде сплавить - извините за формулировку, но ведь действительно: сплавить - летчикам. Тут с товарищем Литвиновым не согласиться трудно… Если вам в чем-то нужна помощь, напишите сейчас же, после совещания. Все возможное постараемся дать… Но сделать то, что я сказал, - тут вопрос, по-моему, ясен - действительно надо! Мысли не допускаю, что такой коллектив, такие умы, - Евграфов обвел рукой кабинет, - не сумеют справиться с этакой вот маленькой электронной отметкой.

И замминистра, обменявшись взглядами с одобрительно кивнувшим головой Шумовым, сделал вилку из большого и указательного пальцев руки - показал, какая она совсем крохотная, эта отметка, неблаговидное поведение которой необходимо решительно пресечь.

Марат смотрел на усталого, будто он час с лишним, пока продолжалось это совещание, не в кабинете сидел, а тяжелые бревна таскал, Вавилова, и думал: «Да, не одного года жизни будет стоить ему эта станция! И ведь начал-то он разработку, на свою голову, по собственной инициативе, из самых что ни на есть гуманных побуждений. Верно говорят: ни одно доброе дело не остается безнаказанным!.. Надо бы Главным конструкторам молоко за вредность выдавать…»

- Поедем со мной, - сказал Шумов Литвинову, когда совещание закончилось, все встали со своих мест, перемешались, заговорили.

- Так я же на машине. Оставить ее здесь?

- Не надо. Давай поедем на твоей, а мою отпустим… Хотя постой, мне же сегодня, через два часа… Ладно. Поедем на твоей, а моя пойдет следом. Потом я пересяду.

Вышли из здания КБ. На широкой асфальтированной площадке нашли голубую «Волгу» Литвинова. Сели. Поехали.

- Куда следуем? - тоном разбитного таксиста спросил Литвинов, щелкнув - будто включая счетчик - под приборной доской пальцами.

- Давай, шеф, на Ленинские, - ответил, принимая условия игры, как бывалый пассажир, Шумов.

Они оба любили это место - над крутым склоном берега Москвы-реки на Ленинских горах, не раз вместе там гуляли. Причем больше всего нравилась им не огражденная гранитным парапетом специально сделанная смотровая площадка, вечно забитая, как выразился однажды Марат, подражая радио и телекомментаторам, «москвичами и гостями столицы», а открытый склон, чуть в стороне от площадки, рядом с лыжным трамплином. Под ногами как в огромной чаше лежала вся Москва, недавно отстроенные Лужники (теперь уже с трудом вспоминается, что раньше здесь был не мощный спортивный комплекс, а задворки города), золотые купола Новодевичьего монастыря, справа - двухэтажный, горизонтальный внизу и наклонный сверху метромост, за ним - ажурная Шуховская башня, вдали острая игла Останкинской телебашни, почти теряющиеся в дымке Кремлевские соборы… И крыши, крыши, крыши… Дома, дома… Громадный город! Столица!..