Марк Галлай - Полоса точного приземления

В воротах аэродрома - проверка пропусков. Процедура обязательная, хотя проверяющий давно знал всех пассажиров подъехавшего автомобиля в лицо. Пока предъявлялись пропуска, Литвинов и его спутники прошли нечто вроде незапланированного теста «на настроение».

Когда наступила жара, на площадке у въезда на аэродром появилась Массивная, похожая на бегемота цистерна, на крутых боках которой красивой славянской вязью было выведено слово «Квас». Несколько дней продажа кваса шла полным ходом, но очень скоро к крану, из какового полагалось истекать прохладной влаге, оказалась приколотой бумажка: «Квасу нет». Какой-то остряк приписал к этим обескураживающим словам дополнение: «…и неизвестно». Спорить с остряком не приходилось - было действительно неизвестно.

Обнаружив, что и цистерна и надпись на кране - на месте, никуда не делись, экипаж дружно рассмеялся. Когда по сложившимся обстоятельствам можно либо возмутиться, либо посмеяться, выбор той или иной из этих одинаково адекватных реакций как раз и свидетельствует о том, в каком настроении пребывает человек.

Впрочем, иначе и быть не могло. Для хорошего, более того - праздничного настроения у экипажа новой - через час она будет в воздухе - машины имелись все основания.

Прошли медосмотр. Вопреки распространенному представлению эта процедура - медосмотр - исключений не знает. И чем серьезнее предстоящий полет, и чем значительнее персона вылетающего (хоть маршал авиации!), тем придирчивее подходит к ней аэродромный врач, ставящий свою подпись под весьма ответственным, хотя и довольно малогабаритным документом - справкой: «По состоянию здоровья имярек к полету допускается»… Но сегодня день начинался хорошо - и все шло хорошо. Медосмотр тоже прошел гладко: ничье здоровье сомнений у врачей не вызвало.

Неторопливо оделись. Литвинов еще раз посмотрел заготовленный еще накануне планшет, убедился, что задание, профиль полета, основные режимы - все в голове. Хоть и будет в полете этот планшет в любой момент под рукой, но лучше бегло заглядывать в него, узнавая знакомое, чем читать, как впервые увиденное. Позвал второго летчика:

- Андрей, давай еще раз вместе пройдемся по заданию.

Да, вторым летчиком на испытание новой машины был назначен Кедров. За несколько месяцев до вылета, перед тем как запускать проект приказа о назначении экипажа «по кругу» - на все положенные визы, подписи, согласования и утверждения (автографов на подобных документах набирается обычно несколько десятков: предполагается, что это повышает персональную ответственность), - начальник базы пригласил Литвинова.

- Слушай, Марат, - спросил он подчеркнуто неофициальным, почти небрежным тоном, будто собираясь выяснить мнение Литвинова о новом фильме или показанном накануне по телевидению футбольном матче, - как ты посмотрел бы, если посадить тебе вторым пилотом Кедрова?

- Не возражаю. Даже приветствую, - без задержки ответил Литвинов.

- Понимаешь, он хорошо летает, технику понимает, молодой, перспективный. Ему опыт серьезных испытаний на новых машинах нужно получать… - развивал свою мысль Кречетов.

- Что ты заваливаешь меня аргументами? Я же ясно сказал: приветствую.

- Видишь ли, я… мы думали, что после всех перипетий с «Окном» между вами… что-то вроде… вроде черной кошки.

Относительно черной кошки, пробежавшей или, напротив, не пробежавшей между ним и Кедровым, Марат не сказал ничего. Не подтвердил и не опроверг. Пожал плечами и повторил:

- Ничего против не имею. Он летает хорошо. Как пилот надежен. А все прочее несущественно.

- Мы считаем, что все эти его выключенные пожарные сигнализаторы - дело прошлое. Издержки роста.

- Наверное… Да и не столь это важно: решения-то в случае чего буду принимать я… И вообще: кончай этот бой с тенью. Я же сказал, не возражаю!

Литвинов не знал, что начбазы, которого долгая жизнь в этой должности научила быть, кроме всего прочего, еще и немножко психологом, в ответе Марата на свое предложение почти не сомневался. А потому еще до разговора с ним вызвал к себе Кедрова - обладателя характера более сложного или, во всяком случае, менее им, начальником базы, изученного.

- Есть, Андрей, такое мнение: назначить вас на большой корабль. Как вы?

Кедров с достойной сдержанностью поблагодарил за доверие и выразил готовность приложить все силы, дабы это доверие оправдать.

Разговор разворачивался, говоря языком дипломатической хроники, в духе взаимного понимания и доброжелательности, пока не выяснилось, что это самое взаимное понимание было все-таки не до конца полным. Кедров поначалу понял слова Кречетова в том смысле, что ему предлагают быть ведущим летчиком-испытателем - командиром нового корабля.

Когда же стало ясно, что ему уготована роль второго пилота, Андрей ответил не сразу. Возникла долгая пауза, после которой Кедров, осторожно подбирая выражения, дал понять, что по справедливости и вообще со всех точек зрения правильнее было бы назначить командиром корабля его, Кедрова:

- Вы извините меня, Глеб Мартынович, не сочтите за нескромность, но ведь в том, что на борту этого самолета стоит «Окно»… То есть, иначе говоря, что весь самолет получился такой, какой был задуман…

Но Кедров еще не знал, что Кречетов в совершенстве владел искусством прятаться, когда полагал это полезным для дела (а иногда и для себя лично), в обличье этакого бесхитростно-добродушного рождественского деда.

- Конечно, родной! - всплеснул он руками. - Нет вопроса. Твоя заслуга… Хотя, в общем-то, самолет так или иначе был бы. Стояло бы на нем не «Окно», так что-нибудь другое. Без оборудования не остался бы… Да и сейчас стоит на нем не «Окно», а «Окно-2». Можно сказать, та же станция, но и - другая… Куда поприличней первого варианта… Спасибо Литвинову - дожал он всех с этим делом. И вавиловские ребята молодцы - влили, как говорится, новое вино в старые мехи! А сейчас вообще такую станцию готовят! Пальчики оближешь!.. Но разговор у нас с тобой не о том… Назначение на работу, это, дорогой мой, значит так, не премия, не орден, не награда. Тут ведь чистая целесообразность действует - не справедливость. Хотя и по справедливости, если разобраться, тоже…

Умел, очень умел начбазы говорить жесткие вещи ласковым тоном. Тем более ласковым, чем жёстче они бывали по существу.

Но разговор с Кедровым закончил все же по-доброму обнадеживающе:

- А ведущим летчиком на опытных машинах ты будешь, не сомневайся. И не раз. От кого-кого, а от тебя это не уйдет. Могу гарантировать, рука у меня легкая.

Едва успели Литвинов, Кедров и подсевшие к ним ведущий инженер и штурман пройтись последний раз по предстоящему заданию, как в комнату летчиков вошел Генеральный конструктор, как всегда, с обширной свитой. Обычно резковатый в обращении, требовательный - Федько говорил про него: напорный, - сейчас Генеральный источал спокойное добродушие. «Ведь нервничает же! Не может не нервничать, - подумал Марат. - А хочет создать ненервозную атмосферу. Тоже, наверное, технология руководства - опять она…»