Камилу Бранку - Падший ангел

Калишту Элой закрыл книгу и сказал себе, понюхав табаку: «Мой классик не мог солгать. Этот скверный запах вызван повреждением слизистой оболочки носа». И он еще раз укрепил свои ноздри дезинфицирующей понюшкой.

Вода также показалась ему тяжело усваиваемой и солоноватой на вкус. Калишту снова прибег к классическому сочинению Луиша Мендеша и в статье «Вода» прочел, что Королевский фонтан изливает влагу, обладающую приятным вкусом и мягкой теплотой, которая прочищает охрипшее горло и смягчает голос. «Таким образом, — сообщал классик, — не ошибется тот, кто скажет, что именно благодаря воде сего источника жители Лиссабона обладают сладостными в пении голосами, а также именно ей женщины в столице обязаны приятностью лиц».

Что касается приятности женских лиц, то Калишту, скромно глядя по сторонам, видел бледные и вытянутые физиономии лиссабонских дам. Не имея оснований упрекать Луиша Мендеша в ложных утверждениях, он приписал эту худобу и желтизну физическому вырождению и упадку нравов. Что касается сладостных голосов, то Калишту остался в сомнениях, не желая ни изобличать во лжи прославленного писателя семнадцатого века, ни основывать свое мнение на хриплых варварских кликах, которыми разносчики расхваливали съестные припасы.

Однако, поскольку вода Королевского фонтана смягчала связки, а Калишту слегка охрип, когда упражнялся в декламации рядом с плотиной и водяными мельницами, он послал за бочонком этой оздоровительной влаги, которую Мендеш де Вашконселуш сравнивает с водой из источника Камен. {47} Депутат напился ею вволю, и у него начались боли в животе, сходные с теми, которые предвещают начало четырехдневной лихорадки. Он еще раз обратился к своему классику и послал к Пиментейре за другим бочонком воды, которая, как говорит цитируемый автор, «используется для исцеления больных лихорадкой».

Старый слуга, ухаживавший за Калишту Элоем во время болезни, увидев, что его хозяин наливается водой, а чувствует себя все хуже, по собственной воле отправился к хирургу, который в две недели укрепил здоровье хозяина майората с помощью хинного настоя.

С тех пор Калишту Элой пил только вино, и оно улучшило его несколько изнуренный дух и состояние связок. Открывая новую бутылку, он непременно цитировал Священное Писание: «Vinum bonum lætificat cor hominis». {48}

Несмотря на это, для него по-настоящему болезненным было недоверие к классику, в особенности из-за глумливого тона, которым хирург отозвался о сединах достойного и истинно португальского писателя Луиша Мендеша де Вашконселуша.

Едва выздоровев, Калишту открыл еще одну книгу того же возраста, написанную по такому же поводу, чтобы удостовериться, не оказался ли автор сочинения «О местоположении Лиссабона» выдумщиком в вопросе о фонтанах.

Фолиант, к которому он на этот раз обратился, назывался «Основание, древние монументы и величие преславного города Лиссабона» и принадлежал перу капитана Луиша Маринью де Азеведу. {49}

— Это здесь! — воскликнул Барбуда. — Здесь объясняются и мои боли в животе! Дело было в слабости печени!

Депутат как раз прочел следующий период из книги Луиша Маринью: «Плиний весьма хвалит воду, которую Рим получал из Марсова источника, а Витрувий {50} — воду из источника Камен, ибо они обладали естественной теплотой и приятностью вкуса и по сей причине были весьма полезны для сохранения здоровья. И хотя ( вот оно! ) Луиш Мендеш де Вашконселуш полагает, что благодаря таким же особенностям вода из Королевского фонтана обладает сходственными качествами, опыт показывает: невзирая на то, что по вкусу она весьма мягка, ей не свойственно умягчающее действие, ибо врачи приписывают ей расслабляющее влияние на печень, от чего страждут многие люди и проистекают многие болезни».

— Вот и верь после этого людям! — сказал про себя хозяин майората. — Нужно быть осторожным с тем, что классики говорят о лиссабонской воде.

Но, продолжая читать, он обнаружил, что чудесное воздействие, которое вода Королевского фонтана оказывает на нежность голоса, подтверждается в следующих словах: «Такова причина, по коей певцы, родившиеся в Лиссабоне или жившие там, толико украшают своими голосами его Королевскую капеллу или капеллу при мадридском дворе, [3]а также монастыри и кафедральные соборы этого королевства и Кастилии: сие превосходство также присуще женщинам, голоса коих приводят чувства в восторг. Всякий, кому довелось слышать пение монахинь в монастырях сего града, может подтвердить правоту моих слов, ибо там, кажется, звучат ангельские хоры, а не человеческие голоса».

В первый же раз выйдя после болезни, Калишту отправился разузнать, где находятся женские монастыри и какие празднества там справляются. Ему сообщили, заглянув в календарь, что ближайший праздник, который состоится на той же неделе в воскресенье, будет посвящен памяти св. Иоанны. И Калишту отправился на праздник, чтобы послушать, как поют монашки. То, что он услышал, вовсе не показалось ему пением: просто три носа дудели не в лад. Калишту вышел из храма, отправился в приемную залу, вызвал мать-привратницу и сказал ей со всей своей искренностью доброго человека, что советовал бы сеньорам певчим употреблять воду из Королевского фонтана. Пораженная столь дерзким вмешательством, мать-привратница повернулась к нему спиной.

В характере хозяина Агры-де-Фреймаш не было склонности к поверхностному изучению предмета, поэтому он, заинтересовавшись лиссабонской водой, решил исследовать всю вещественную сущность столь важного элемента природы.

Разочарования последовали одно за другим!

Когда он жил в Алфаме, то заметил, что лица у женщин в этом квартале были веснушчатые, землистые и обветренные. А классик Маринью опровергал то, что Калишту видел собственными глазами: «У воды из сего Королевского фонтана есть еще одно потаенное свойство, — именно, способность сберегать лица женщин, умывающихся ею, сохранять очаровательную белизну их кожи и столь яркий естественный румянец, что они не нуждаются ни в притираниях, ни в космети́ках, из-за коих иные лица старятся раньше времени. Это можно усмотреть со всею очевидностию из преимущества, каковым облик обитательниц Алфамы отличается пред жительницами других городских кварталов — нежное лицо, природный цвет коего сразу же очевиден. И если сего достаточно, чтобы разубедить тех, кто пользуется белилами и румянами, то немалою оказалась бы польза, извлеченная ими из сих строк, буде найдется человек, каковой их процитирует сказанным дамам».

Без сомнения, Калишту Элой не собирался цитировать эти строки первой встречной бледной и худой даме после крайне невежливого ответа, полученного им от привратницы у Св. Иоанны, и еще менее после того, как достойные авторы, которых он так любил, повергли его в недоверие.