Ахмед аль-Шидийяк - Шаг за шагом вслед за ал-Фарйаком

Или вы думаете, что косноязычие это непременная принадлежность религии, одно из ее достоинств, нечто вроде обряда или ритуала, а красноречие таит в себе угрозу ереси и безбожия, отступничества и разложения? А может, вы полагаете, что лишенные смысла фразы могут заткнуть рот мусульманским улемам, заставить их отказаться от возражений и споров? Неужели кровь, текущая в ваших жилах, не рождает в вас любви к прекрасному, ясному слогу, к красноречивым выражениям, к правильно построенным и четко излагающим вашу мысль предложениям, свободным от слов-паразитов, от нудных длиннот и от ненужной зауми, от пустопорожних словопрений и утомительных повторений? Почему же вы превращаете трехбуквенный глагол в четырехбуквенный и наоборот, заменяете предлог би предлогом фи {21}и наоборот, отчего не отличаете хамзованный глагол от слабого глагола, путаете действительный залог со страдательным и пишете вместо «они завидуют мне» «они завидуемы мной», что значит «я завидую им», и прочее в том же роде? Книга моя не жемчужина мудрости, какой она должна быть, по разумению священников, и я не собираюсь перечислять здесь все ваши ошибки и заблуждения. Цель моя — разъяснить вам, что ваши мозги замусорены еще со времен куттаба и чтения Псалтыря и остались таковыми до старости, а раз так, то ничего уже не исправишь.

Итак, ал-Фарйак жил у своего учителя, пока не закончил чтение упомянутой книги. После чего учитель стал бояться, как бы ученик не замучил его вопросами, на которые он не знал ответов, и не опозорил бы его. Он посоветовал отцу забрать сына из куттаба и занять его дома переписыванием рукописей. Ал-Фарйак занимался перепиской долгое время и извлек из этого дела пользу, которую способен был извлечь подобный ему, а именно улучшил свой почерк и запомнил некоторые незнакомые ему ранее слова. Жители страны ценили тогда хороший почерк выше всего из того, что можно делать руками. В их глазах обладатель красивого почерка превосходил всех своих сверстников. Несмотря на это, правитель страны брал к себе на службу из окончивших куттаб лишь тех, чей почерк вызывал отвращение, а речь — оскорбляла слух. Он объяснял это тем, что хороший почерк — дело случая, и что от чиновника не требуется владеть тонкостями языка: многие, мол, получили хорошие должности и заняли высокие посты, не умея толком написать свое благородное имя. Но ал-Фарйака не привлекала эта профессия, он знал, что, водя каламом по бумаге, много не заработаешь. И знал, что многие люди добывают хороший кусок хлеба и другие блага из источника более щедрого, чем калам, но при их алчности и любви к излишествам и он кажется им скудным. Однако ал-Фарйак в то время был еще неопытным юнцом и судил не далее своего носа. А что ближе всего другого к носу переписчика, чем кончик его калама и лист бумаги? И что ближе его сердцу, чем слова, которые он пишет?

Разумен тот, кто довольствуется профессией, которой овладел и не тяготится, и не замахивается на другую профессию, ему не знакомую.

Ал-Фарйаку, как и всем молодым людям, было свойственно подражать в одежде, поведении и разговоре тем, кто считался в его время образцом благородства и учености. Однажды случилось ему увидеть карлика, на чьей голове возвышалась огромная чалма. Этого карлика почитали тогда великим поэтом, и ал-Фарйаку захотелось увенчать свою маленькую голову такой же чалмой и при ходьбе склонять ее направо и налево, как это делает кади {22}, выходя из мечети после пятничной молитвы и приветствуя народ, толкущийся на рынке.

Как-то отец ал-Фарйака отправился ко двору правителя и взял сына с собой. Отец поехал на своем жеребце, а сына посадил на молодую кобылку. Они задержались в столице на несколько дней, и однажды ал-Фарйаку взбрело на ум поучаствовать в скачках на ипподроме. Отцовский жеребец был привязан на обочине. Кобылка проскакала половину дистанции, но, увидев привязанного жеребца, свернула в его сторону, обернулась к своему седоку, словно давая понять, что он не достоин восседать на ней в присутствии лошадей эмира, и ал-Фарйак вылетел из седла кувырком. А кобылка, сбросив его, продолжала скакать, как ни в чем не бывало, не ожидая пока он встанет на ноги. Будь он более искусным наездником, этого бы не случилось.

Он поднялся с земли, благодаря Бога за размеры своей чалмы, именно она уберегла его голову от ран и ссадин. Но все же чувствовал себя униженным. В тот день он осознал все достоинства и преимущества большой чалмы, понял, что жители его страны носят таковые отнюдь не для украшения, а ради сохранности своих голов. Ведь огромная чалма скрывает красоту лица и искажает черты, не говоря уже о том, что от нее болит голова, и она препятствует испарению пота, как писал об этом великий христианский врачеватель {23}. Но если известно, что чалмы огромных размеров носят не для украшения, а для обережения голов, то почему некоторые спят в чалмах? Или они боятся, что ночью головы их скатятся с подушек и провалятся в какую-нибудь щель в доме, хотя постель они стелят прямо на полу? Думаю, обычай этот связан с тем, что местные женщины носят на голове некое подобие рогов, серебряных или золотых, именуемых танатир {24}, длиной в локоть и толщиной в руку у запястья. И мужчина опасается спать со своей женой, не покрыв голову, боится, что она поранит его этими рогами. Спрашивается, каково предназначение этих рогов? Напоминать о том, что мужчина не должен перечить своей жене, скупиться на нее и уклоняться от исполнения супружеских обязанностей, чтобы не стать носителем символических рогов? Что это — просто украшение или символ женской гордости и вредности? Ведь едва учуяв исходящий от супруга запах денег, они немедленно начинают требовать, чтобы каждая пядь их тела была покрыта украшениями и драгоценностями, и хотя другие люди всего этого не увидят, это будут видеть они сами и их мужья. Вопрос этот конечно, спорный, можно судить и за и против. Украсить себя скрытно от других очень даже приятно, само владение дорогой вещью радует владельца. Человеку достаточно сознавать, что у него есть тайный клад, он может и не заглядывать в него. Что же до сказанного выше о символическом смысле рогов, то оно не относится к женщинам этой страны, ибо их отличают забота о своей чести и бережливость. Особенно женщин-горянок. К тому же дубинка супруга, палки его родичей и родичей самой жены, а также глаза соседей не позволят женщине ни на миг забыть о своем долге примерной супруги. В городах, правда, женщина более самостоятельна.

На самом деле рога были придуманы для закрепления на голове чадры. Вначале они были маленькими, короткими, но удлинялись с течением времени и с ростом динара. Чем богаче становился муж, тем длинней и увесистей делались рога его супруги.