Фаддей Булгарин - Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 1

Тильзитский мир представил случай к довершению начатого Петром Великим, и император Александр должен был воспользоваться сим единственным случаем. В другое время европейские державы на основании так называемого европейского равновесия [1268]могли бы воспротивиться завоеванию Финляндии, но тогда меч Наполеона, брошенный на весы политики, перевесил все права и расчеты и только две державы, Россия и Франция, имели голос на твердой земле Европы. Не воспользоваться единственным случаем, представившимся в течение целого столетия, для блага России было бы более нежели неблагоразумно. В политике raison d’Etat [1269]выше всех правил, которыми должны руководствоваться люди в частных между собою сношениях. Петр Великий как отец плакал над заблуждением сына своего Алексея Петровича, намеревавшегося ниспровергнуть все великие его начинания [1270]; но как государь должен был поступить с ним строго и предать суду на основании raison d’Etat. Россия никогда не могла бы быть сильным и неуязвимым государством, каким она теперь, если б не завоевала Крыма, не назначила реку Дунай границею с Турцией, не приобрела областей по Неман [1271]и, наконец, присоединением всей Финляндии не отдалила бы границы с Швециею до Торнео и не овладела всем Финским заливом, восточным берегом Ботнического залива и Аландскими островами [1272]. Все эти завоевания были необходимостью для утверждения России в натуральных ее границах. Это настоящее шекспировское быть или не быть (to be or not to be)! Во многих отношениях приобретение Финляндии даже важнее других завоеваний.

Кто в Тильзите решил участь Финляндии? Ужели Наполеон первый сделал предложение императору Александру прибресть необходимую для России область? Наполеон ненавидел короля Густава-Адольфа IV, но едва ли он мог сделать предложение к усилению России. Мнения европейских политиков на этот счет различны. Как бы то ни было, но в Тильзите решено, что Финляндия должна принадлежать России.

Началось, как водится, бумажною перестрелкой, дипломатическими нотами, но шведский король никак не хотел верить, что Россия начнет войну, и не делал никаких приготовлений к защите Финляндии. С нашей стороны не было также больших усилий. Когда шведский король не только не соглашался на союз с Россиею и Данией, но даже перестал отвечать на ноты русского двора, император Александр повелел трем дивизиям – 5‐й, генерала Тучкова 1-го, 17‐й, графа Каменского [1273] [1274], и 21‐й, князя Багратиона, выступить из Эстляндской и Витебской губерний к границе финляндской [1275]. Всего в трех дивизиях было до 24 000 человек с нестроевыми. Всей кавалерии было: Гродненский гусарский (ныне Клястицкий) полк, Финляндский драгунский, Лейб-казачий (состоявший тогда из двух эскадронов) и Казачий Лощилина [1276]. Пехотные полки были совершенно расстроены после последней Прусской кампании (1806 и 1807 годов) и, кроме того, лишились множества людей от болезней (злокачественных горячек), свирепствовавших в Литве. Не успели обмундировать войско, ни снабдить амуницией и обозами [1277]. Войска двинулись с зимних квартир в половине декабря, шли поспешно и в последних числах января уже были в Старой Финляндии, в окрестностях Вильманстранда, Нейшлота и Фридрихсгама [1278]. Чрез Петербург полки проходили ночью, чтоб жители столицы не видали расстройства войска [1279]. Вслед за полками посылали из Петербурга амуницию, обмундировку и обувь. В Старой Финляндии полки преобразовали из трехбатальонных в двухбатальонные, оставляя кадры третьего батальона для укомплектования рекрутами. Все это делалось так поспешно, что к концу января войско было одето, обуто, хорошо вооружено, полки преобразованы и готовы вступить в сражение. Правда, в полках было много рекрут, но основание полков было твердое и состояло из старых суворовских солдат и храбрецов, приобретших опытность и привыкших к войне в борьбе с непобедимыми легионами Наполеона в 1805, 1806 и 1807 годах. Важно было то, что все офицеры, за исключением весьма малого числа, были уже знакомы с пороховым дымом, и знали, что значит война и битвы. Словом, войско было превосходное.

Надлежало назначить главнокомандующего. Граф Буксгевден почитал себя обиженным, что главное начальство над армией после удаления фельдмаршала Каменского (в 1806 году) утверждено было за Беннигсеном, младшим по производству в чин и, так сказать, присвоившим себе высшую власть в армии [1280]. Граф Буксгевден был тогда военным губернатором Остзейских губерний и жил в Риге. Его потребовали в Петербург и назначили корпусным командиром над тремя дивизиями, расположенными в Старой Финляндии, с полною властью главнокомандующего, по особой инструкции, потому что тогда власть главнокомандующего еще не была определена положительным законом. Дежурным генералом назначен был Коновницын, генерал-квартирмейстером Берг, а инженер-генерал граф Петр Корнилиевич Сухтелен был определен при главнокомандующем вроде помощника или советника, без определенного звания.

Граф Буксгевден с отличием участвовал в последней войне России с Швециею, при императрице Екатерине, и хотя впервые был назначен главнокомандующим, но присутствие в войске графа Сухтелена, известного своими глубокими стратегическими познаниями, высоким умом и твердым, а притом спокойным характером и необыкновенным добродушием, заставляло надеяться, что недостающее главнокомандующему пополнится качествами его помощника. Впрочем, храбрость и распорядительность графа Буксгевдена как корпусного начальника не подлежали никакому сомнению, и выбор его в главнокомандующие не мог стяжать никакой критики [1281]. Это был один из отличенных Суворовым генералов, которому и по заслугам, и по старшинству, и по летам надлежало наконец командовать отдельно.

Стоит взглянуть на карту Финляндии, чтоб удостовериться в трудности воевать в этой стране. Только берег Ботнического залива, от Аландских островов до Улеаборга [1282], покрыт небольшими равнинами и лугами и имеет хотя немноголюдные, но порядочные города. Если же провесть прямую черту от Або [1283]до Улеаборга, то вся Финляндия на восток за этою чертою состоит из бесчисленного множества озер и скал, в некоторых местах довольно высоких, как будто взгроможденных одна на другую и везде почти непроходимых. Небольшие долины между скалами завалены булыжником и обломками гранитных скал и пересекаемы быстрыми ручьями, а иногда и речками, соединяющими между собою озера. Некоторые долины заросли непроходимыми лесами. Во всей Финляндии в то время была только одна деревня , построенная таким образом, как строятся деревни в России и в остальной Европе. Это деревня Лиминго, между Брагештатом [1284]и Улеаборгом, состоящая из нескольких десятков домов, выстроенных в линию по берегу реки, впадающей в Ботнический залив. Все поселяне Финляндии живут в разбросанных по долинам домах, в местах, удобных для земледелия и скотоводства. Место сборищ народных было обыкновенно при кирках [1285], возле которых находится всегда несколько строений, домы пастора и кистера [1286], шинок и несколько домов, в которых помещались ремесленники. Господские и казенные офицерские мызы (бостели) стоят уединенно, в лучших местах. Везде дико и уныло. На севере и северо-востоке есть огромные расстояния, заросшие лесами и затопленные болотами, непроходимые летом даже для туземцев. Вообще, в летнее время нет возможности многочисленному войску действовать внутри страны; но зимою глубокие снега покрывают все неровности земли и превращают замерзшие реки и озера в обширные и гладкие долины. Тогда открываются новые пути для сообщений по всей стране, и производится вся внутренняя торговля.