Фаддей Булгарин - Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 1

Куопио, столица Саволакса и Карелии (в 460 верстах от Петербурга), – единственное место во всей Северной и Восточной Финляндии, которое можно назвать городом. Он состоял в то время из огромной площади, на которой была каменная кирка с кладбищем, и нескольких примыкающих к площади широких улиц, застроенных порядочными деревянными домами, выкрашенными, по тамошнему обычаю, красною водяною краскою. Всех жителей в Куопио было до двух тысяч душ. Город лежит на мысе, далеко входящем в озеро Калавеси. Сандельс укрепил перешеек шанцами и батареями, решившись защищать Куопио.

Но пока мы победителями подступали к Куопио, Сандельс нанес нам вред, стоивший поражения. За нашим корпусом следовал огромный подвижный магазин с мукою, овсом, солью и хлебным вином. Тут была жизнь наша, потому что в стране, особенно на походе, невозможно было прокормиться. При магазине находилась понтонная рота майора Дитрихса. Сандельс выслал несколько офицеров в тыл нашего корпуса для предводительства вооруженными поселянами и для собрания солдат, отрезанных от арьергарда, приказав им тревожить нас беспрерывно и наносить зло по возможности. Эти толпы напали врасплох под начальством шведских офицеров на наш подвижной магазин и на понтонную роту, перебили почти всех наших солдат, сожгли понтоны и все, чего не могли взять с собою, увели лучших лошадей, а 400 остальным подрезали жилы у передних ног, под коленями. Это отзывалось уже Испанией! [1356]

Шведы мужественно защищали вход в Куопио. Около пяти часов сряду кипел жаркий бой на всей линии. Наконец наши вытеснили шведов штыками из шанцев и вошли в город [1357]. Но Сандельс, защищая перешеек, успел перевезть на противоположный берег озера Калавеси всю свою артиллерию, багажи и посадить в лодки большую часть войска. Арьергард его сел в лодки в наших глазах, и мы отрезали и взяли в плен только последних застрельщиков. Это было 7 июня.

От 2 до 7 июня включительно, т. е. от первой встречи с шведами под Иороис-Киркой до вступления в Куопио, пять суток сряду, корпус Барклая-де-Толли был в беспрерывном сражении, преодолевая величайшие трудности на пути, починивая или устроивая беспрестанно мосты, паромы и дороги, вытесняя неприятеля из укреплений и засек и подвергаясь беззащитно смерти от пуль партизанов, окружавших наш корпус днем и ночью.

Истребление нашего подвижного магазина и понтонной роты Дитрихса и многочисленность шаек возмутившихся крестьян, бродивших вокруг нас, заставили Барклая-де-Толли привесть в безопасность наше сообщение с старою русскою границей. Несколько батальонов пехоты и три эскадрона нашего полка заняли посты от Куопио до Нейшлота и Сент-Михеля. Наш командирский эскадрон и эскадрон князя Манвелова остались в городе и расположились повзводно и пополувзводно в нескольких домах.

Почти все жители оставили город, и домы были пусты. В городе не было никакого местного управления. Дивизионному дежурному штаб-офицеру майору Воейкову [1358]поручено было управление города. Майор Герике занимал должность плац-майора и полицеймейстера. Офицерам нашего полка и начальникам полков позволено было занять квартиры в городе, где кому было угодно. Войско, исключая прикрытия главной квартиры, стало на биваках за городом.

По какому-то особенному счастию я и приятель мой корнет Францкевич заняли дом в уединенной улице, которого хозяйка, почтенная старушка, не решилась оставить своего пепелища. Она имела лавку внутри города, в которой торговала, по шведскому обычаю, всем , от кофе и сахара до дегтя и веревок. Два ее сына ушли из города вместе с другими жителями, ожесточенными против русских, и увезли на другую сторону озера товары. Старушка осталась охранять дом. Он был весьма хорошо меблирован, разумеется относительно бедности края, и был полон всякого рода запасами. По праву завоевателей мы взяли все ключи от хозяйки, осмотрели все уголки дома, от погреба до чердака, списали все съестное и все напитки, велели снести в одно место все относящееся к продовольствию и оставили ключи от этих сокровищ у себя, а от всего имущества отдали ключи хозяйке, разумеется не прикоснувшись ни к чему. По городу объявлено было оставшимся жителям, что они должны снабжать постояльцев съестными припасами, следовательно, мы не нарушили военной дисциплины.

При хозяйке оставался работник, кухарка и служанка. Кухарка должна была варить кушанье для нас, для своей хозяйки и для всей нашей прислуги, и чего она не успевала стряпать, то изготовлял ординарец Францкевича, бывший перед службой поваром. Выдавал съестные припасы Францкевич, принявший на себя управление хозяйством. Недоставало в доме мяса, потому что мы не хотели убивать коров хозяйки, но как в лагере войско должно было само промышлять съестные припасы и мы высылали улан на фуражировку, то в мясе у нас не было недостатка. Мы жили роскошно, имели по нескольку блюд за обедом и за ужином, весьма хорошее вино, кофе и даже варенье для десерта.

Только шесть домов во всем городе имели подобные запасы, и по особенному случаю самый богатый дом достался двум корнетам! Была попытка отнять у нас квартиру, но Барклай-де-Толли по представлению Воейкова не допустил до того. «Военное счастие, – сказал он, улыбнувшись, – пусть пользуются!»

Но не одни мы пользовались. Все наши товарищи, приятели и хорошие знакомые наравне с нами наслаждались нашим изобилием. Я уже сказывал, что наш полк жил в приязни с гвардейскими егерями, а я особенно был в дружбе с батальонным адъютантом князем Голицыным [1359], с поручиком князем Черкасским и с прапорщиком Репнинским (умершим в генеральском чине). Они почти жили у нас в Куопио. Кроме них, посещали нас почти все офицеры их батальона. Памятнее всех для меня поэт Батюшков и друг его поручик Петин [1360]. Все эти молодые офицеры были люди образованные, и нас связывала, главнейше, любовь к литературе. В Ревельском, в Низовском и в 3‐м егерском полках было также множество прекрасных образованных офицеров и много было благовоспитанных лифляндцев. Я особенно дружен был с капитанами Колином и Фрейманом (Ревельского полка) и молодыми офицерами Штакельбергом [1361]и Вильбоа (3‐го егерского полка). Ежедневно человек пятнадцать садились у нас за стол, а на вечер собиралось к нам иногда человек до тридцати. Подавали чай, пунш, глювейн, сабайон [1362]и потом ужин, играли в карты, иногда призывали песенников и музыкантов. И старики посещали нас. Полковник Иван Васильевич Сабанеев, подполковник Луков, генерал-майор Лобанов, комендант города Воейков и другие начальники полков и батальонов проводили у нас вечера за вистом. У нас был род трактира с тою разницею, что все было даровое , и мы сами, хозяева этого дарового трактира , сделали род вывески, написав на оконных стеклах по-французски: «diner et souper, punch, sabailon, vins et liqueurs pour les bons amis» [1363]. Это была шалость, впрочем извинительная по тогдашнему времени. Я и Францкевич сделались известными этим даровым трактиром в целом нашем корпусе.