Фаддей Булгарин - Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 1

Я крайне обрадовался, что не буду иметь нужды в переводчике. «Прошу извинить меня, что беспокою вас, но это делаю не я, а служба…» – отвечал я.

– Помилуйте! Я сам служил в военной службе и знаю хорошо ее обязанности. Но могу ли знать, что вам угодно?

– Генерал наш известился, что полковник Фияндт находится в здешних местах, и приказал мне представить его…

– Вашего генерала обманули этим известием, – сказал помещик. – Знаете ли вы в лицо полковника Фияндта?

– Я не знаю, но вот этот господин знает, – сказал я, указывая на лазутчика, который стоял позади меня.

– И так он удостоверится, что здесь нет полковника Фияндта. Под этою крышею я, жена моя, две взрослые дочери, два сына, один взрослый и один малолетний, и учитель его. Можете поверить… Только позвольте предуведомить дам: они не одеты…

– Прошу покорнейше!

Помещик вышел, а лазутчик сказал мне, чтоб я позвал в комнаты несколько улан, потому что если полковник Фияндт здесь, то станет защищаться. «Тогда явятся и уланы, – отвечал я сухо, – сквозь землю не провалится, а вокруг дома часовые».

Чрез четверть часа все семейство вошло в комнату. Я вежливо всем поклонился и пошел за хозяином, который повел меня по всем комнатам.

Скажу в нескольких словах, что мы осмотрели весь дом, все людские избы, все хозяйские строения, сад и шарили по чердакам и погребам, в гумне, даже в конюшне и на скотном дворе, рылись в сене и соломе и не нашли никаких признаков, чтоб кто-либо укрывался. Все было на своем месте, в обыкновенном порядке.

Когда я возвратился в комнаты, на столе был кофе, и меня пригласили сесть вместе с семейством. Я приказал уланам собраться, вывести лошадей за ворота, стать на большой дороге и прежним порядком кормить лошадей, т. е. размундштучивая чрез лошадь. Людям я не велел отлучаться от лошадей. Повторяю это в наставление молодым офицерам, которым случится быть в отдаленных командировках в неприятельской земле и вообще в военное время. Осторожность! Лазутчик хотел остаться в комнате, я приказал ему выйти.

– Удивляюсь, кто мог выдумать, что полковник Фияндт здесь, что он ранен! – сказал помещик. – Правда, он мой родственник и, более еще, он мой искренний друг, но если б он и приехал ко мне раненый, то я проводил бы его немедленно к Сандельсу и не подвергнул бы опасности быть захваченным. Вы военный человек, следовательно понимаете всю важность честного слова ! Уверяю вас честным словом моим, что полковник Фияндт вовсе не ранен и находится в армии графа Клингспора, что он не был здесь и не будет, пока война чем-нибудь не кончится. Вы можете смело уверить в этом вашего генерала, и, вероятно, официальные известия с театра войны скоро подтвердят справедливость слов моих.

– Я исполнил по совести мое поручение; искал, где мне было приказано, не нашел, и дело кончено. Остальное предоставляю моему генералу, – сказал я.

Началась между нами политическая беседа. Это единственное утешение жителей в странах, покоряемых сильным неприятелем. Не будучи в состоянии сопротивляться оружием, жители воюют логикой, когда находят между неприятельскими офицерами людей снисходительных. Я испытал это впоследствии в Германии и Испании.

– Если б я находился теперь в военной службе, – сказал помещик, – то я бы дрался с вами до последней капли крови; но, признаюсь откровенно, что принадлежу к числу тех людей, которые не одобряют упорства и вообще поведения нашего короля и этой войны. Швеция бедна и бессильна, и она должна быть или нейтральною в европейских войнах, или придерживаться искренно сильного союзника. Нашему королю надлежало бы не увлекаться пиитическою ненавистью к императору французов и придерживаться Франции, а если он не хотел держать стороны Франции, то должно было следовать политике России и держаться ее искренно. Вопрос в том, что может сделать одна Швеция и какую надежду можно полагать на Англию? Англичане обещали сделать высадку в Финляндии и не исполнили обещания; намеревались помогать нам в Норвегии [1445]и не помогли; прислали несколько тысяч ружей для вооружения наших поселян, и ружья оказались негодными. Вот каковы наши союзники! Как можно бороться Швеции с Россией и воевать в то же время с Данией [1446]? С одной Данией мы бы справились, но Россия непременно подавит нас своею силою, и если император Александр решился твердо отнять Финляндию у нашего короля, то непременно отнимет; в этом я убежден. Но признаюсь также, что мне бы не хотелось быть свидетелем присоединения моего отечества к России, хотя бы это было для нас и выгоднее. Язык, вера, старые законы, обычаи…

Тут я прервал его:

– Но разве император Александр не обещал Финляндии сохранение всего этого? – сказал я, – а что он сказал – то верно! Ничто не изменится в нравственном состоянии Финляндии, а что изменится, то к лучшему и по вашему же желанию. Вся разница в том, что вам не надобно будет ездить по делам вашим за море.

– Будущее известно одному Богу, – сказал помещик, – а с настоящим каждому больно расстаться, если оно было не слишком тягостно. Предки наши были шведами, и мы б хотели остаться тем же, чем были они… Впрочем, да будет воля Божия! В доказательство, что я не предвижу счастливого для нас конца этой войны, вот сын мой, которому я не позволил вступить в военную службу…

Молодой, прекрасный собою человек покраснел и сказал: «Я и теперь сожалею об этом!» Я дружески пожал руку молодому человеку, примолвив: «Вы делаете честь себе вашими чувствами, а русскому офицеру вашею откровенностью». Я заметил, что моя выходка понравилась всему семейству и даже молодому патриоту.

Я просил помещика накормить улан и дать фуража лошадям за наличные деньги. «Это уже сделано, – отвечал он, – а о расчете поговорим после».

Я пробыл в этом доме до 11 часов утра, уснул часа два и после завтрака отправился в путь, взяв проводника. Помещик взял деньги за фураж, но за съестное не согласился взять плату и даже снабдил меня на дорогу запасом. В Куопио мы прибыли к рассвету, сделав 55 верст в полуторы сутки [1447]. Лошади устали, но не похудели, потому что от вступления нашего в Финляндию они никогда не пировали так, как в эту откомандировку. Когда я рассказал генералу Рахманову приключение с лазутчиком, генерал расхохотался и сказал: «Черт его побери, а впрочем, откуда же взять лучших!»

Вот каков был дух в Финляндии в самом разгаре народной войны. Образованные и богатые люди хотя и досадовали на вторжение русских в Финляндию и хотя не любили русских, но еще более негодовали на свое правительство и явно роптали противу короля. Из помещиков весьма немногие вмешивались в войну, а поселян возбуждали к восстанию различными вымыслами, а более уверением, что русские введут в Финляндии свою веру, как ввели ее в Карелии. Где было знать финским поселянам, что православная вера введена в части Карелии еще новгородцами в XIV веке и что они крестили язычников! То, что я видел в эту мою откомандировку, было характеристикой целой Финляндии, разумеется с некоторыми исключениями. Были и фанатики, политические и религиозные, которые противились всеми силами покорению Финляндии, и после покорения ее ушли в Швецию, и остались в ней навсегда. Между ними есть один достойный муж, с которым я тогда подружился и возобновил дружбу во время поездки моей в Стокгольм в 1838 году. Это ученый Арвидсон, хранитель Королевской библиотеки в Стокгольме [1448].