Джеймс Джойс - Улисс [ЛП]

В этот момент в вечернем воздухе проплыл звук голосов и сладкозвучный гимн органа. Это с собрания непьющих мужчин, где миссионер, его преподобие Джон Хьюг, Об. Ис., правит молебен, службу и благословляет всех Преблагим Писанием. Они собрались воедино, без разграничений на общественные классы, и до чего же назидательно это зрелище сказавших "нет" алкоголю в скромном храме у края волн, где, после бурь в этом мире полном трудов и забот, преклонили они колени, исполняя литанию Лорета, моля её о заступничестве – такие древние, но столь знакомые всем слова: Святая Мария, Пресвятая Дева дев. Но, ах, как печалят эти звуки слух Герти! Если бы её отец тоже отринул демонскую привычку напиваться, дав зарок, или с применением порошков от зловредной склонности к пьянству, которые рекомендует еженедельник Пирсона, она бы к сегодняшнему дню уже раскатывала бы на собственном роскошном экипаже. Столько раз повторяла она себе это, задумчиво сидя над угасающими угольями в коричневом кабинете и не зажигая лампы, потому что терпеть не может двойное освещение, либо мечтательно глядя за окно, когда дождь накрапывает в заржавелое ведро. Да, это гадкое зелье, разбившее столько сердец и семей, омрачило своей тенью и дни её детства. Увы, даже в семейном кругу ей приходилось быть свидетельницей диких поступков, следствие невоздержания, и видеть, как её родной отец, во власти паров опьянения, совершенно терял голову, потому что Герти твердо знает одно: если мужчина подымет руку на женщину, с каким бы то ни было (кроме как приласкать) намерением, то этому нет оправдания и иного названья кроме как гнуснейшая из всех мерзостей.

А голоса те сливались в молитве к Деве, самой могущественной, наимилосерднейшей Деве. И Герти, погрузившись в задумчивость, едва ли слышала и замечала своих подружек, или близнецов в их мальчишьей возне, или джентельмена на песчаной косе, которого Кисси Кэфри назвала мужчиной, и который так схож с ним; должно быть пришёл немного прогуляться по пляжу. Правда, по нему никогда не скажешь, что выпивши, но даже и при всём при этом сама она ни за что б не выбрала себе такого отца, может оттого, что слишком старый, или из-за его лица (это был явный случай по доктору Феллу), или из-за его рубинового носа с прыщами, или усов песочного цвета, но побелелых под самым носом. Бедный отец! Несмотря на все его недостатки, ей всё ещё нравилось, когда он пел СКАЖИ-КА, МЭРИ, КАК С ТОБОЙ ПОЖЕНИХАТЬСЯ или МОЯ ЛЮБОВЬ И ДОМИК ВОЗЛЕ РОЧЕЛЛА , в такие дни, когда у них на ужин тушёные мидии и латук с салатной приправой Лезенби, или когда он пел ВЗОШЛА ЛУНА с м-ром Дигнамом, который скорпостижно умер и похоронен, помилуй его Боже, от удара. Недавно был день рожденья её матери и Чарли приехал на каникулы, и тогда Том, и м-р Дигнам, и м-с тоже, и Пэтси, и Фредди Дигнам, и все собрались сфотографироваться всей семьей. Кто бы мог подумать, что конец так близко.

Теперь он погребён в упокоеньи. И её мать ему сказала, пусть это станет ему предупреждением на все оставшиеся дни, а он не смог даже пойти на похороны из-за подагры и ей пришлось выйти в город и принести ему письма, и образцы из его конторы корковского линолеума Кейтсби, живописный узор, хоть во дворец, отличается надёжной прочностью и дом становится ярким и нарядным. Герти была просто безупречно прекрасной дочерью, прямо-таки вторая мать в доме, домашний ангел-управитель с сердечком чистого золота. А когда у матери раскалывается голова от этих диких болей, кто как не Герти втирает ей в лоб ментол из флакончика, правда ей не нравится, что её мать принимает понюшки табаку, и это единственное разногласие, которое может случаться между ними, из-за её привычки нюхать табак. По мнению всех она до того обходительна – просто прелесть. И именно Герти каждый вечер перекрывает основной газовый кран, и она же приклеила на стене в одном месте (которое никогда не забывает обрабатывать хлоркой из бакалейной м-ра Таннера каждые две недели) картинку из рождественского альманаха с изображением дней Альционы, где молодой джентельмен в костюме, какие носили когда и треугольные шляпы, протягивает букет цветов своей возлюбленной леди со старосветской галантностью через её окошко с жалюзи. Сразу догадываешься, что за всем этим целая история. Там так красиво подобраны цвета. Она в мягко облегающем белом со сборками, а джентельмен в шоколадном, и выглядит чистейшим аристократом. Она часто засматривается на них замечтавшись, когда бывает там по известной надобности, и пощупывает свои руки, такие белые и мягкие, точь-в-точь как у той, с поддёрнутыми рукавами, и думает о тех временах, потому что узнала из произносительного словаря Вокера, который есть у дедули Гилтропа, про дни альционы, что они означают.

Близнецы теперь играли совсем по-братски, залюбуешься, покуда мастер Джеки (который и впрямь был вреднулиной, тут уж не поспоришь) нарочно пнул мяч изо всех сил в сторону облипших водорослями камней. Конечно же, бедняжка Томми тут же начал изливать свою обиду, но к счастью джентельмен в чёрном, что там сидел в полнейшем одиночестве, галантно пришёл на помощь и перехватил мяч. Наши два чемпиона нетерпеливыми воплями заявили о своих правах на игрушку и, чтоб те унялись, Кисси Кэфри крикнула не мог бы он бросить обратно, пожалуйста. Джентельмен раз-другой замахнулся и забросил мяч вверх по пляжу, прямо к Кисси Кэфри, но тот откатился по склону и застыл как раз под юбкой Герти, возле маленькой лужицы в скале. Близнецы опять разорались, требуя мяч, и Кисси попросила её зафутболить, и пусть гонятся наперегонки – кто первый; тогда Герти отвела ногу (ей так не хотелось, чтоб их дурацкий мяч скатился б к ней обратно) и пнула, но не попала, на что Эди с Кисси тут же засмеялись.

– Не выйдет сразу, пробуй во второй,– сказала Эди Бодмен.

Герти улыбнулась в знак согласия и закусила губу. Деликатный румянец зарозовел на её хорошеньких щёчках, но она решила показать им и, приподняв юбку (немножко, как раз сколько надо было), примерилась как надо и до того здоровски пнула мяч, что тот залетел далеко-предалеко и оба близнеца погнались следом вниз к россыпям гальки.

Глупая зависть, конечно, и больше ничего, вот так подчёркивать чью-то оплошность лишь бы привлечь взгляд джентельмена напротив. Она почувствовала как тёплый румянец—обычный сигнал опасности у Герти МакДовел—разливается и пламенеет на её щеках. До этого момента они лишь раз обменялись самым кратким взглядом, но теперь она осмелилась взглянуть на него из-под полей своей новой шляпки и лицо, которое её взор различил в сумерках—утомленное и странно осунувшееся—показалось ей самым грустным из всех, что она когда-либо видела.

Из распахнутого окна церкви струилось благоухание ладана, а вместе с ним благоуханные наименованья той, что зачала, не пятнаясь первородным грехом: сосуд духовный, заступись за нас, сосуд благочестия, заступись за нас, сосуд глубочайшей любви, заступись за нас, мистическая роза. Там собрались сердца изнемогавшие под бременем забот, и труженики за хлеб свой насущный, и множество таких, что прежде ошибались, заблуждались, раскаяние увлажнило их глаза, но вместе с тем и зажгло надеждой, ибо преподобный отец Хьюгс растолковал им слова великого святого Бернарда в его знаменитой молитве к Марии, о силе заступничества наибожественнейшей Девы, и что во веки веков не было случая, чтоб молитвы о её могущественном заступничестве остались бы безответными.