Анна Потоцкая - Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820

Иллюминат поклонился с видимым смирением и при этом имел такой вид, будто подобное внушаемое им восхищение поневоле вынуждает его исполнить неосторожно данное обещание.

– Так как брат этого требует и отвечает за вас, сестра моя, то говорите смело: что вы хотели бы видеть – зверей Апокалипсиса, умерших или отсутствующих?

При одной мысли об умерших и о зверях я почувствовала дрожь во всем теле и ответила, что желаю видеть отсутствующих.

– Предупреждаю вас, что моя власть не простирается за моря и имеет силу не далее как на расстоянии двенадцати тысяч шестисот сорока лье; принимая это во внимание, назовите тех, кого вы желали бы видеть.

Все мои помыслы были сосредоточены на одной единственной точке земного шара, и поэтому я сделала ему любезность на двенадцать тысяч шестьсот тридцать лье, выразив желание увидеть мою мать, мужа и друга – госпожу Соболевскую.

– Хорошо, но так как вы еще не посвящены, то не можете присутствовать здесь во время приготовлений. Выйдите на несколько минут в соседнюю комнату.

Делать нечего: волей-неволей пришлось вернуться в маленькую, темную и холодную переднюю. Это было последнее испытание, хотя и не самое легкое. После всех пережитых волнений оставаться здесь одной было выше моих сил. Прислонившись к двери, я стала упрекать себя за преступное, так мне казалось, любопытство и, горячо прося своего ангела-хранителя о помощи, дала ему обещание не пускаться никогда более в подобные приключения.

Спустя несколько минут свекор открыл дверь и ввел меня в комнату.

– Сестра, ваше желание будет исполнено, но я вас предупреждаю, что если вы сделаете хотя бы один шаг, произнесете хотя бы одно слово, очарование разрушится и все исчезнет. Теперь смотрите внимательно, и вы увидите сейчас дорогих вам людей там, где они находятся в настоящее время.

Произнеся эти слова с необыкновенной торжественностью, старик трижды хлопнул в ладоши. Черный занавес поднялся как бы сам собой, и я увидела через облака легкого пара ту ложу, из которой только что уехала, а в ней вызванных мною трех человек. Судя по их виду, они внимательно слушали, как будто пьеса, из которой я видела только первый акт, еще не кончилась. Сходство черт лица, платья, движений – было так поразительно, что я не могла удержаться от восклицания. Занавес упал, и до меня донесся взрыв смеха.

– Ну, на этот раз вы показали себя такой смелой, что теперь вас можно посвятить во все таинства этого дома. Пойдемте!

И увлекая меня к таинственному занавесу, старик отдернул его, и перед моими глазами открылся, совсем не в облаках пара, а совершенно ясно, великолепно сервированный и ярко освещенный стол, вокруг которого сидели все наши друзья и весело ужинали. Я онемела от удивления.

Тогда все поднялись из-за стола и, окружив меня, стали спрашивать, как мне понравились здешние чудеса.

– Чудеса? – от удивления я не могла произнести ни слова и отличить ложь от истины.

– Но где же мы? – спросила я наконец.

– В доме М., который сейчас находится в отсутствии. Прежде чем приехать сюда, вы долго колесили по городу и за городом.

– А этот таинственный вход?

– Это черная лестница для прислуги, по которой вы никогда не поднимались.

– А иллюминат?

– Господин Р.; вы были правы, когда узнали его по голосу.

– А облака пара?

– Это натянут прозрачный газ.

– А ложа?

– Не более, как нарисованная декорация.

– А что же значат огромные фолианты, которые нельзя было трогать?

– «Путешествие в Неаполь и Сицилию».

– А что значит это пиршество?

– А это мы устроили на ваши сто дукатов, пожертвованные иллюминату.

– Как же в таком случае объяснить рассеянность и озабоченность моего свекра?

– Это была просто заранее приготовленная мистификация.

Но самым любопытным во всей этой истории было то, что они точно установили, насколько у меня хватит смелости, и совершенно правильно предугадали, что я не стану тревожить покоя мертвецов, а предпочту вызвать именно тех лиц, о которых они сами думали.

Моя мать и мой муж не были посвящены в приготовления к этой мистификации, и только по выходе из театра свекровь предупредила их о готовящейся шутке и о месте, где она должна разыграться. Она не без основания боялась, что муж и мать, тревожась за меня, выдадут тайну и тем испортят все удовольствие шутки, которая должна была и мне принести пользу. Я только потом поняла, как легко было ввести меня в заблуждение, воспользовавшись моим легковерием. Если бы я уехала в тот момент, когда закрылся занавес, и ехала домой тем же путем, было бы очень трудно заставить меня поверить, что все это было не более чем мистификация, и я оставалась бы в полной уверенности, что иллюминаты находятся в тесном общении с духами и все чудесное для них возможно.

Я ничуть не обиделась, что меня так провели, а наоборот, больше всех смеялась этой шутке, но мне этот злосчастный вечер принес много неприятных минут, так как в продолжение по крайней мере двух недель, по десять раз в день, мне приходилось рассказывать эту историю во всех подробностях тем, кто тогда не присутствовал. Я уже умирала от скуки, и меня подмывало ответить на все расспросы так, как ответил однажды один из друзей князя [Карла] Радзивилла. На просьбу одного знаменитого шутника подтвердить присутствие князя при какой-то знаменитой битве, он ответил: «Я не ручаюсь за это, так как его светлость был убит в самом начале боя» [17] Во время этой битвы князь, видя, что снаряды на исходе, начал подбирать руками падавшие вокруг него ядра и снова заряжать ими пушки, чтобы они еще горячими вернулись к неприятелю. – Прим. граф. .

Тот же Радзивилл, находясь в Париже в начале царствования Людовика XV, прославился там своей расточительностью. Он никогда не покупал меньше половины или четверти магазина, так как, по его мнению, выбор занимает слишком много времени; гораздо проще и легче потом ненужное выбросить за окно. Благодарные парижане назвали его именем один из пассажей, существующий и поныне.

Остаток зимы прошел тихо, не принеся с собой ничего примечательного; жизнь, с которой я еще не успела свыкнуться, состояла из массы мелких событий, которые оставались в памяти в зависимости от производимого ими на меня впечатления.

Живя в доме родителей мужа, мы вели независимый от них образ жизни. Мне казалось вполне допустимым приглашать к себе друзей и время от времени устраивать маленькие собрания из лиц наиболее мне симпатичных. Для них назначались дни, когда свекровь была не одна, и мы думали, что она не будет против наших встреч, на которых не было гостей старше тридцати лет, но, увы, оказалось, что мы ошибались. Она обиделась, посчитав нелюбезным с нашей стороны избегать ее общества, между тем как нами руководило только желание не чувствовать себя стесненными и развлекаться сообразно нашему возрасту. Если бы она откровенно объяснилась со мной, мы охотно пожертвовали бы ради нее нашим шумным весельем, но она злилась молча, и с тех пор между нами возникли натянутые отношения, которые потом уже не прекращались.