Анна Потоцкая - Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820

Когда я встретилась с ним в первый раз, преклонный возраст князя еще не наложил печати на прелесть и живость его ума. Это был маленький сухощавый старичок – напудренный, всегда опрятный и хорошо одетый. Неизвестно, по какому случаю Иосиф II дал ему титул австрийского фельдмаршала, хотя князь никогда не бывал на войне. Тем не менее под этим чужестранным мундиром билось благородное сердце, полное патриотизма и преданности родине. Его необыкновенная доброта проявлялась во всех его поступках, и вся страна обожала его. Он воспитывал за свой счет детей многих бедных дворян, интересовался их способностями, следил за успехами, отправлял путешествовать и пр. Немалое число людей было обязано своим образованием так называемой Пулавской школе. Когда князь-генерал оказывал поддержку какому-нибудь бедному, но благородному семейству, он тайком отправлялся благодарить его за оказанное ему доверие. Щедрость князя весьма расширила значение этой школы, создав ее отделения во Франции и Англии, но, с другой стороны, та же щедрость настолько расстроила крупное состояние князя, что его сыновьям пришлось потом оплатить немало долгов.

Вот тут-то мы наблюдали истинную аристократию, которую – и я утверждаю это – можно было встретить только в Польше. Единственное, в чем князь был очень экономен, – это в столе. Свой незатейливый обед он съедал по предписанию доктора у себя в комнате; нас же за стол садилось пятьдесят человек, и он посмеивался над нашим более чем скромным обедом; но, надо заметить, остатками от этого обеда кормилось еще по крайней мере сто человек.

Покончив с обедом, князь ходил вокруг нашего стола, развлекая гостей веселыми шутками. Встретив случайно управляющего, он хлопал его по плечу и, смеясь, спрашивал, придерживается ли тот по-прежнему своей старой системы. «Знаете, – обращался он к нам, – этот плут дал зарок всегда подавать чересчур молодое вино и слишком старое мясо».

Все смеялись, и никому в голову не приходило жаловаться на это, за исключением нескольких старых сибаритов, которые возмущались подобным небрежным отношением к тому, что, по их мнению, составляло наиважнейшую жизненную потребность.

Княгиня [Изабелла Чарторижская] была женщиной не без достоинств. В то время, о котором я говорю, она большей частью занималась благотворительностью: с рассвета ее осаждали бедняки и больные из соседних деревень. Занявшись с каждым из них, все остальное время она проводила в наблюдениях за работами в своем великолепном саду.

В Пулавском парке было много очень интересных построек. Самая замечательная из них – копия храма Сивиллы в Тиволи – была посвящена исторической и национальной памяти. Искусный архитектор, которому поручили эту работу, ездил в Италию, чтобы воспроизвести здание в точности, и выполнил свою задачу блистательно: копия не уступала оригиналу в гармонии частей, отделке деталей, законченности общей конструкции; единственное, что не удалось перенести сюда, – это итальянское небо, пришлось заменить его в нашей пасмурной погоде цельным стеклянным куполом.

Здесь были собраны регалии наших королей, драгоценные украшения королев, оружие великих полководцев, а также трофеи, отнятые у врагов. Как прекрасна и благородна эта коллекция, составленная из приношений знаменитых фамилий, пополнявших ее историческими предметами, благодаря которым их имена сделались бессмертными в истории!

На фронтоне храма была сделана надпись, как бы напоминавшая о нашем величии, печальной участи и надеждах: «Прошлое – настоящему». Да пощадит время это священное наследство, чтобы наши потомки могли приходить сюда и точить свое оружие на ступенях этого славного храма.

Вторая постройка, носившая название Готического дома, была совершенно иной и представляла собой удачное соединение фламандского и мавританского стилей. Глядя на это здание, можно было подумать, что оно перестраивалось не раз, и притом в разные эпохи, тем не менее построено оно было с огромным вкусом. Княгиня собрала в этом здании коллекцию исторических предметов всех времен и народов. Рядом с локоном Агнессы Сорель, хранившимся в великолепной рамке из горного хрусталя, осыпанной драгоценными камнями, находилась грубой работы чаша, служившая при короновании русских государей и вывезенная поляками из Москвы.

Под дивным собственноручным портретом Рафаэля помещалось деревянное кресло Шекспира, во многих местах изъеденное червоточиной, но благоговейно отделанное бронзой и бархатом. Тут же находился стол, принадлежавший Вольтеру, и золотой ключик к нему, богато украшенный резьбой. Открыв ящик стола, находим там массу сокровищ. Прежде всего, коллекцию писем знаменитых людей, рисующих век Людовика XIV, между прочим письмо Тюренна, написанное им собственноручно за несколько дней до смерти. Тут же – маленькую книжечку в старинном переплете с фортификационными планами Вобана, посвященную им герцогу Бургундскому. Далее – письма-автографы всех французских королей, от Франциска I до Наполеона, молитвенник Лавальера и множество всевозможных интересных предметов. К сожалению, мне довелось познакомиться с ними лишь мельком. Остается добавить, что стены здания были покрыты древними надписями, относившимися главным образом к истории Польши.

Княгиня сама составила каталог всех своих сокровищ, и теперь эта драгоценная коллекция увековечена навсегда.

Это была огромная работа, и трудно представить себе, сколько времени посвятила княгиня изучению истории стран, реликвии которых собирала. Особенно обогатился Готический дом во время Великой французской революции. Это было время, когда исторические предметы прошлого века можно было приобрести за бесценок. Графиня Замойская, дочь княгини, как раз находившаяся в Париже в то время всеобщего неистовства, приобрела там вещи, не имеющие теперь цены.

Трудно передать словами, с каким интересом и удовольствием слушали мы княгиню, которая, проведя всю жизнь в собирании столь редких и ценных экспонатов, сама показывала их нам, делясь при этом интереснейшими воспоминаниями. Вечером, нагулявшись по великолепному парку, все собирались у княгини, и я особенно любила слушать ее рассказы. Она много путешествовала и, несмотря на свой преклонный возраст, так живо и ярко рассказывала о многих знаменитых людях, будто только вчера с ними рассталась.

Будучи представлена ко двору Фридриха Великого, она однажды проскользнула в его кабинет, когда он только что вышел оттуда. «Я застала его, что называется, врасплох», – рассказывала она. На бюро, заваленном бумагами и картами, стояла тарелка с вишнями, на которых лежала бумажка с надписью, сделанной рукой самого Фридриха: «Я оставил восемнадцать штук». На диване лежал старый гусарский мундир, ожидавший починки. Рядом с письмом Вольтера валялся счет от поставщика колониальных товаров. На пюпитре, как бы напоминая о гармонии, оказались случайно брошены ноты, а рядом стояло курульное кресло, похожее на кресло из Капитолия, с той только разницей, что то было сделано из настоящего красного дерева, а это – из простого и стояло непокрытым, не имея ничего общего с прежним своим назначением [14] Курульное кресло – особое кресло без спинки с Х-образными загнутыми ножками, сакральный признак власти магистрата. . Нечего сказать, любопытный королевский кабинет!