Анна Потоцкая - Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820

Хотя Наполеон и упомянул о недостатке усердия польских вельмож, все же я утверждаю, что ни в одной стране не принесено было с такой готовностью столько жертв, как у нас. Редкий день не приходило известие о каком-нибудь добровольном приношении. Так, когда оказался недостаток в деньгах, мы послали на монетный двор всю нашу серебряную посуду, а при расквартировании войск штаб-офицеры были освобождены хозяевами от платы за постой.

Один богатый вельможа, устроив блестящий прием одному знаменитому французскому маршалу, был немало удивлен, узнав, что его серебро исчезло вместе с фургонами героя. Шутка показалась вельможе чересчур смелой, и он довел о ней до сведения императора, который, возмутившись подобными действиями в дружественной стране, приказал тотчас же возвратить серебро и объяснил это рассеянностью прислуги маршала, якобы не привыкшей к подобным приемам.

Салон графини – Принц Боргезе – Больной ребенок – Преданность господина де Ф. – План Савари – Пултуск – Прием в замке – Туалет графини – Представление императору

У меня бывало много французов, и мой муж всегда присутствовал при этих визитах, любезно помогая мне принимать гостей. Мы иногда играли в карты, но чаще всего беседовали. Принц Боргезе, зять императора, был одним из постоянных наших гостей, и его никто не стеснялся. Когда разговор становился серьезнее, он уходил на середину зала, ставил стулья попарно и, наливая вино, начинал танцевать контрданс с этими немыми «дамами».

У нас постоянно бывали: храбрый генерал Эксельман, остроумный Луи де Перигор, умерший через год во время переезда из Петербурга в Берлин, к великому сожалению всех его знавших; интересный Альфред де Ноай, красавец Лагранж и много других, отчасти мною забытых, а отчасти неинтересных.

В это время заболел мой сын. Так как обычный порядок в доме был нарушен гостями, то нас с ним разделили: он помещался в одном из флигелей, примыкавших к главному зданию, предоставленному адъютантам Мюрата, и, для того чтобы его видеть, я должна была проходить через двор.

Дело было в декабре, и было очень скользко. Поэтому, ввиду моей беременности, мне строго запретили выходить. Не имея возможности постоянно быть при ребенке, я представляла себе всевозможные ужасы и, чувствуя себя не в силах принимать участие в общем веселье, в этот вечер ушла к себе раньше обыкновенного.

На другой день с рассветом я послала узнать у няни, как чувствует себя мой сын. Каково же было мое удивление, когда вместо словесного ответа мне передали полный бюллетень о состоянии его здоровья! Я узнала, сколько раз он принимал лекарство, сколько времени спал, какая у него температура. Мое материнское сердце, не зная, угадало автора этого бюллетеня. В тот же день, встретив господина де Ф., я в смущении стала его благодарить. «Боже мой! – воскликнул он. – Какое значение придают пустякам! Этой ночью я был дежурный, в комнате вашего сына стоит удобная кушетка, на которой я и расположился, а чтобы не заснуть, обратил внимание на то, что происходило около меня. Ваш сын теперь вне опасности», – прибавил он, и в голосе его я услышала ноты, проникшие до глубины моего сердца.

Я не могла говорить… Он взял мою руку, но, не смея поднести к губам, пожал ее и быстро вышел из комнаты.

С этой минуты между нами возникла некоторая близость, что-то похожее на давнишнюю и священную дружбу с оттенком любви – таинственной и робкой. Верная своему долгу, я даже не допускала возможности чувства, которого следовало остерегаться, и удовлетворилась тем, что отбросила всякую мысль об опасности. Мне казалась вполне допустимой дружба с человеком, соединявшим в себе качества, которые мне хотелось бы видеть в брате.

Я подавляла в себе волнение, которое испытывала, встречая нежный и меланхолический взгляд Шарля, когда он пел прелестные романсы. Наконец, я забывала, и в этом моя главная вина, что у молодой женщины не может быть другого близкого человека и друга, кроме мужа, но тогда почему же муж не заставлял меня об этом вспоминать?..

Зима 1807 года была необыкновенно сурова. Страна, уже обедневшая после прохождения русской армии, оказалась не в состоянии снабдить продовольствием сто тысяч французов, сосредоточенных в одном месте. Войска сильно страдали и начинали роптать, так как нуждались во всем [23] Вот анекдот, рассказанный по этому поводу Раппом: «Наполеон был принят с энтузиазмом. Поляки думали, что уже близок час возрождения родины и что они достигли полного осуществления своих желаний. Трудно описать радость поляков и почет, с которым они нас приняли. Но наши солдаты были не так довольны. Для них весь польский язык сводился к четырем словам: “Хлеба?” – “Нема”. – “Воды?” – “Зараз”, – и приносили. В этих словах для них заключалась вся Польша. Однажды Наполеон проезжал через пехотную колонну, которая терпела большие лишения вследствие невыносимой грязи, мешавшей подвозу провианта. “Папа, хлеба!” – крикнул ему один из солдат. “Нема!” – ответил император. Вся колонна разразилась хохотом, и уже более никто ничего не требовал». – Прим. граф. .

Савари, бывший тогда адъютантом императора, предложил, как он выразился, меру сильнодействующую, а именно – подвергнуть город голоду, закрыв заставы и конфискуя ежедневно привозимые съестные припасы в пользу французских войск. Наполеон, наскучив ропотом своих ворчунов , согласился на это предложение, и отдал соответствующие приказания. Таким образом, мы были почти осуждены на голодную смерть. Друг тайно предупредил нас об этом, но, так как подобная неосторожность могла погубить его, нам нужно было самим позаботиться о том, чтобы оградить себя от гибели, не компрометируя господина де Ф. Мы собрались на совет и решили отправиться за съестными припасами под предлогом неожиданной поездки.

К счастью, эти предосторожности оказались излишними. Принц Невшательский и Талейран имели мужество убедить императора, что подобные действия могут вызвать бунт. Тогда решили силой прорвать австрийский кордон, что доставило съестные припасы в изобилии и нам, и французской армии.

Между тем все удивлялись тому кажущемуся спокойствию, которое царило в замке, а дамы возмущались, видя, что Наполеон не проявляет желания познакомиться с ними поближе. Император между тем разрабатывал план атаки и вдруг, не боясь суровой зимы, отправился на другую сторону Вислы, где в маленьком городке Пултуске стояли, укрепившись, русские. Стычки продолжались здесь на протяжении нескольких дней без особых результатов. Зима сильно затрудняла военные действия; беспрерывные дожди так размыли дороги, что пушки вязли в грязи и немало солдат погибло в зажорах. Ничего подобного до сих пор не случалось, и тот, чей гений повелевал стихиями, был принужден отступить. Хотя неприятеля и оттеснили с большими для него потерями, все же он еще долго мог сопротивляться. Все боялись – и не без основания, – того, как примет Наполеон эту первую неудачу, и власти города с трепетом ожидали его в замке.